Читать книгу "Русские принцессы за границей. Воспоминания августейших особ - Елена Первушина"

Февраль

3-го его высочество в 3 часа после обеда поехал со всем своим двором в Старо-Преображенское, где праздновалось тезоименитство старшей императорской принцессы Анны. Около 5 часов прибыла туда императрица с прочими членами императорской фамилии, а спустя полчаса приехал и император. Он прошел сперва на короткое время к государыне и к дамам, но потом отправился с герцогом в смежную комнату к столу, где его высочество сел возле него с правой стороны, а старый Бутурлин с левой. Тосты провозглашал обер-шенк Апраксин, брат генерал-адмирала, причем не было забыто и здоровье семейства Ивана Михайловича (под которым разумеется весь русский флот); его положено пить на всех празднествах, в особенности в присутствии шута (lustige Rath) Ла-Коста, который в противном случае имеет право требовать с императора 1000 рублей (В другом месте Берхгольц говорит, что Ла-Коста мог в таком случае требовать 100 000 руб. и который здесь говорил длинную речь на русском языке. После обеда начались танцы, продолжавшиеся до 10 часов, и в заключение был сожжен небольшой фейерверк. Когда на это празднество явился и князь Меншиков, недавно оправившийся от своей болезни, император не только расцеловался с ним, но и вообще принял его очень милостиво. Время покажет, было ли то притворство или нет, потому что некоторые говорят, что шафировское дело еще не забыто.

Май

23-го, в день Вознесения Господня, его высочество около 11 часов отправился к тайному советнику Рагузинскому, куда был приглашен на крестины. Вскоре после него приехали туда император и все здешние вельможи, а вслед за тем и императрица с обеими императорскими принцессами и с дамами. Его высочество встретил ее внизу у кареты, но наверх вел, по ее приказанию, обеих принцесс. Тотчас по приезде государыни начался обряд крещения, при чем старшая принцесса держала младенца; церемоний однако ж было немного. По окончании всего император отнес новорожденного к матери, и затем гости сели обедать; впрочем государь, еще до этого, водил его высочество к матери старого хозяина, которой 105 лет, но у которой, несмотря на то, все еще очень хорошая память и отличный аппетит. Она была одета как монахиня. Так как накрыто было очень мило и хорошо три стола и в трех комнатах, то императрица, принцессы и около 20 дам сели за находившийся в ближайшей к спальне родильницы, а император, его высочество и человек двадцать из знатнейших вельмож поместились в зале. Прочие господа заняли стол в третьей комнате. За дамским столом подле императрицы сидела с правой стороны старшая принцесса, а с левой младшая; за старшею следовали супруга великого канцлера и все знатные замужние дамы, а за младшею – старая девица Толстая и все фрейлины. Возле императора с левой стороны сидел его высочество, а с правой Иван Михайлович (Головин). Гессен-Гомбургские принцы приехали, когда уж все давно сидели за столом, и потому двое из сидевших около его высочества встали и уступили им свои места. За обедом пили вовсе не много, так что большие стаканы и не являлись на сцену. После [73] стола, в час пополудни, император и все гости простились с хозяином, и его высочество опять имел удовольствие провожать обеих принцесс до кареты. Когда он прощался с императрицей, она просила его приехать после обеда в Екатерингоф, куда предполагали устроить поездку водою. Принцы выходили с нами в одно время, а потому его высочество пригласил их к себе на чай и предложил им место в своей барке для поездки в Екатерингоф, что те приняли с благодарностью и, так как погода с неделю стояла опять превосходная, тотчас же пошли с герцогом пешком к нам, приказав пустым каретам ехать позади. Часа через два его высочество сел в барку с обоими принцами и с графом Санти (здешним помощником герольдмейстера, назначенным, по приказанию императора, состоять при них) (Этот граф Санти находился прежде в службе князя Гессен-Гомбургского, отца упоминаемых здесь принцев. В 1727 году, замешанный в дело Дивьера, Толстого и др., он подвергся ссылке.), и вышел на берег у дома “Четырех Фрегатов”, куда мы приехали более чем рано, потому что императорская фамилия собралась там только в 5 часов, когда и началось катанье. Вид его был чрезвычайно живописен, потому что за адмиралом флотилии следовало по крайней мере 60 судов, между которыми было 24 или 25 барок с 6, 8 и 10 гребцами. Адмирал, по обыкновению, плыл впереди с поднятым своим флагом; за ним шла барка князя-кесаря, потом барка императрицы, на которой император стоял сзади, у кормы, затем барка его высочества, за которой тянулись уже все прочие. Так как адмирал причалил к дому князя-кесаря и вошел туда вместе с самим императором, то вскоре после того приказано было и всем прочим мужчинам войти к князю-кесарю, чтоб выпить по стакану его крепкой перцовки, которая почти сжигала горло и от которой целую четверть часа текли изо рта слюни. После этого флотилия продолжала свой путь до Екатерингофа, где мы оставались до самых сумерек. Его высочество, наш герцог, и высаживал там обеих принцесс из барки, и опять провожал их до нее. Когда все общество собралось перед домом на большом лугу, окруженном приятною рощицею, все дамы должны были пить ту же крепкую водку, которую мужчины пили у князя-кесаря и которую последний привез сюда с собою. Разносили ее император и княгиня-кесарша, и от обязанности пить никто не был изъят, ни даже императрица и принцессы. После его высочество прохаживался несколько времени с обеими принцессами, и в продолжение этой прогулки по их желанию валторнисты наши должны были играть на своих инструментах. Как скоро все возвратились опять к императрице, принцессы сели возле нее вместе с его высочеством; но Гессен-Гомбургские принцы продолжали стоять, как и все прочие. Покамест император прогуливался, несколько маленьких бандуристов императрицы должны были перед ней играть, петь и плясать. В обратный путь мы отправились не по реке, а через канал, проходящий мимо прядильни (Spinnhaus), на котором стояли на якоре в хорошем виде 134 большие расснащенные галеры. Потом его высочество отвез домой обоих принцев. Когда мы возвратились к себе, было уже более 11 часов.

25-го. После обеда герцог ходил гулять вдоль реки и в это время имел счастье видеть у окна обеих принцесс, с которыми раскланялся. Позднее его высочество походил еще довольно много по городу и потом возвратился домой. Он видел издали императора, ехавшего в открытой коляске в шесть лошадей, и так как ему показалось это очень необыкновенным, потому что его величество никогда не ездил иначе, как в кабриолете, то мы стали осведомляться о причине такого парада и узнали, что государь ездил навстречу двум господам, именно князю Долгорукому и графу Головкину, прибывшему из Берлина. Первый находился вне России 15, а последний 16 лет. Долгорукий был послом при датском и французском дворах, а граф Головкин при прусском, куда теперь назначен брат ег. Они сидели с императором в коляске и были встречены им за несколько верст от города. Оба имели ордена, именно князь Долгорукий – орден Слона, а граф Головкин – прусский Черного Орла. Его величество показал им в этот день почти весь город и всюду побывал с ними. Таким отличием он доказал, как уважает тех из своих подданных, которые с пользою употребили время, проведенное за границею.

26-го. Мы только что хотели садиться за стол, как к нам явился чиновник канцелярии с извещением от имени великого канцлера, что после обеда будет спущен на воду со штапеля отстроенный корабль, о чем возвестят три пушечных выстрела. Сигнал этот последовал уже в 2 часа, и мы вскоре после того отправились с герцогом на барке к Адмиралтейству. Гессен-Гомбургские принцы, за которыми его высочество хотел заехать, встретились с нами у самого нашего дома, а потому он тут же взял их с собою на свою барку. Когда мы приехали в Адмиралтейство, император был уже там, и нас повели к нему на корабль, где его высочество поздравил его с новым приобретением. С государем был и князь Меншиков, который после своего приезда при нас нигде еще не показывался. В три часа приехал князь-кесарь, после чего тотчас началось освящение корабля, который получил имя Михаила Архангела. Корабль [75] этот очень красивый, 54-пушечный, и выстроен одним английским мастером. На нем были выкинуты 4 больших флага. В 4 часа, когда император сошел с него, он благополучно был спущен со штапеля на воду при звуках труб и литавр и пальбе из всех пушек крепости и Адмиралтейства, а как скоро выплыл на середину реки, бросил якорь и тотчас повернулся. После того все спешили поздравить на нем императора, который прежде других опять взошел на него и приветствовал гостей литаврами и трубами. Его высочество явился на корабль в числе первых и потому встретил там на лестнице как императрицу, так и обеих принцесс. Последние, впрочем, принеся свои поздравления императору, тотчас уехали назад. Вскоре последовала за ними и вдовствующая царица, которая по причине своих больных ног даже вовсе не выходила из барки; но герцогиня (Мекленбургская) взошла на корабль и осталась там после отъезда матери. Внизу, в большой каюте, кушали императрица и дамы, а вверху, на палубе, император и кавалеры под палаткой из парусины, раскинутой поверх корабля. За длинным столом на первом месте сидел князь-кесарь Ромодановский, окруженный справа и слева вельможами; государь же поместился совсем внизу с корабельными мастерами, как член их. Против его величества сидел наш герцог между обоими Гессен-Гомбургскими принцами. В продолжение обеда хотя и пили только из рюмок, однако ж гости под конец все до того опьянели, что большею частью и не помнили, как убрались с корабля. И немудрено: они сидели за столом с 4 часов пополудни до 2 часов утра и во все это время беспрерывно пили, так что наконец даже сам император едва мог стоять на ногах. Он, впрочем, объявил наперед, что в этот день намерен хорошенько напиться. Его королевское высочество должен был отвечать на все тосты крепким венгерским вином, а потом не только сам для себя, но и из дружбы к старшему Гессенскому принцу выпил еще несколько стаканов; кроме того, часто получал штрафные стаканы от императора, которому непременно хотелось напоить его и довести, как он говорил, до состояния пьяного немца (Kerel d’Allemagne). Вследствие всего этого его высочество так сильно опьянел, как ему никогда в жизни еще не случалось. Мы принуждены были под конец носить его, потому что он не мог более держаться на ногах, причем у него, как и у других, несколько раз начиналась рвота. Государь наконец сам от себя позволил нам отвезти его домой, увидев, что было уже более двух часов ночи. Он поцеловал в этот день герцога более ста раз, трепал его по плечу и прижимал к сердцу, почему его высочество под конец не иначе называл его, как батюшка (Patuschka oder Vaeterchen), и это немало доставляло ему удовольствия. Вообще император был на сей раз так весел, как мне еще едва ли когда удавалось видеть. Кроме [76] его высочества, нашего герцога, он больше всего говорил и возился с одним английским корабельным мастером, которого очень любит и которого всякий раз, когда тот начинал вдаваться в откровенность, хватал за голову и целовал. Так как у них, между прочим, зашла речь о кораблях, то государь сказал его высочеству, что это 20-й корабль из спущенных им здесь, в Адмиралтействе, со штапеля в течение двенадцати лет, и смеялся потом над одним русским корабельным мастером, по имени Меншиков, имеющим в настоящее время на штапеле небольшое судно, которое на 107 футов короче корабля, начатого самим императором. Его величество брался, когда они оба выйдут в море, пристягнуть Меншикова со всем его судном сзади к своему кораблю. На вновь спущенном корабле угощал обер-шенк Апраксин с одним поручиком гвардии, и из здешних знатных господ на пиршестве недоставало только князя Меншикова и адмирала Крюйса; из иностранных же министров не было никого, кроме голландского резидента и камергера Лефорта. На корабль явились также генерал Штакельберг и полковник Розе, которые сидели за одним столом с императором. Так как его величество при спуске каждого корабля дает Адмиралтейству 1000 рублей на угощение, то все вина, какие подавались, были превосходные. По возвращении нашем домой, да и на пути, в барке, с его высочеством еще несколько раз делалась рвота, так что он лишился чувств и мы в дом должны были внести его на руках, причем и самим нам было не совсем-то хорошо. Говорят, что и дамам (которых мы, впрочем, потом не видали) пришлось также сильно пить. Как скоро император воротился с корабля домой, а это было в 3 часа ночи, он тотчас же с небольшою свитою отправился на стоявшей уже в готовности яхте в Шлюссельбург, чтоб привести оттуда ботик, первый, на котором он плавал в молодости и который поэтому привезли из Москвы для хранения здесь на вечные времена. Императорские принцессы в этот день первыми переехали в летний дворец, куда вслед за ними скоро переедут и император с императрицею.