Читать книгу "Записки карманника - Заур Зугумов"

Я молча встал со стула, глядя прямо в глаза этой несчастной, и услышал тихое и трогательное:

– Простите меня, пожалуйста, я так виновата перед вами.

– Ничего страшного не произошло, не стоит так переживать. В жизни нашей бывает еще и не такое, – ответил я так же тихо и даже постарался улыбнуться, но у меня это так и не получилось.

Сноски к рассказу «Борода»

Баландер – в местах лишения свободы, разносчик пищи или повар.

Босота – представители преступного мира, которые не только придерживаются воровских традиций, но и живут по их канонам.

Выправить ксивы – исправить поддельные документы удостоверяющие личность человека (паспорт, водительское удостоверение и т. д.) на настоящие.

В несознанке – не признавая за собой вины в инкриминируемом ему преступлении.

Дальняк – 1) изначально – уборная, которая находилась на улице. Позже так стали называть все уборные вообще. 2) – Исправительная колония, расположенная где-нибудь на Урале, в Сибири, на Крайнем Севере или на Дальнем Востоке.

Жиганская душа – воровская душа.

Жиганский поступок – поступок, достойный вора в законе.

Здание легавки – здание, в котором находится МВД или ОВД.

Кешар – (от польского «kieszeń») – съестные припасы и предметы первой необходимости, отправленные в передаче, содержащиеся в посылке или находящиеся в сидоре.

Кивалы – «народные заседатели» в бывшем СССР, участвовавшие в судебных процессах, восседавшие по обеим сторонам от судьи, но ничего, по сути, не решавшие.

Килешовка – перевод из одного помещения в другое. Как правило, этими помещениями являются тюремные камеры, корпуса и т. д.

Кипеш – бунт, шум, волнение, скандал.

Крадуны – преступники, занимающиеся исключительно воровством и строго придерживающиеся воровских законов. Кандидаты в воры в законе. В блатном мире ворами называют только тех, кто носит эту масть, то есть высших авторитетов. Других же определяют по «специальности» (домушник, медвежатник, гопстопник) или в целом называют крадунами.

Лепила – медицинский сотрудник (например, медбрат) в местах лишения свободы.

Менты-тихушники – сотрудники уголовного розыска, которые занимаются поимкой карманных воров, поэтому постоянно ходят в штатском.

На мусорском олимпе республики – высшие государственные служащие республики.

Наскоряк – быстро, без задержек.

На случай шмона капитально затарился малявами – на случай обыска хорошо спрятал все записи от сотрудников администрации колонии.

Отмазки – отговорки.

Парчак – одна из самых презираемых категорий сидельцев в колонии. Униженный, грязный и неряшливый человек, зачастую страдающий венерическими заболеваниями. Это, как правило, отчаявшиеся и опустившиеся люди, на которых, кроме заключения под стражу, обрушилась еще масса, по их мнению, неразрешимых проблем.

Пересыльно-лагерные сита – издевательства и пытки, которые проходят осужденные, придерживающиеся воровских канонов, в момент этапирования.

Промацали – проверили.

Садильники – автобусы.

Стремные ситуации – ситуации, которые заставляют о многом призадуматься.

Тормознулись – остановились.

Тычили – совершали карманные кражи.

Хавка – еда.

Шебутное время – время, полное приключений.

В шебутной в бродяжьей жизни – в полной приключений, воровской жизни.

Щипачи-верхушники – одна из множества категорий карманных воров.

Шпана – 1) Беспризорники. 2) Мелкие воры, промышляющие в людных местах, в поисках денег на пропитание. 3) Воры в законе.

Вертун

Никогда не забуду тот давнишний этап на Воркуту. С самого его начала, в небольшой камере-сборке на «Красной Пресне», у мусоров произошел какой-то сбой в тюремной килешовке. После получения сухого пайка, нас, одиннадцать каторжан, стали по одному заводить в смежную со сборкой камеру, и о Боже! – в ней, на широких лавочках вдоль стен, ожидали своей отправки с десяток милых и очаровательных дам, о которых легавые каким-то непостижимым образом забыли, не успев вывести оттуда.

Кто мог ожидать такого подарка судьбы? Что тут началось! Девичий писк, визг, смех, жаркие объятия с поцелуями! Мусорам пришлось в буквальном смысле слова нас отрывать друг от друга. Правда, потом мы получили свою порцию дубинок, но разве жаркие объятия и поцелуи молодой красавицы-арестантки не стоят этого? А ведь мне тогда было чуть больше двадцати пяти…

В столыпинском вагоне судьба свела меня с одним приговоренным к большому сроку на особом режиме рецидивистом. Кличили его Пронырой, и, дело прошлое, лучшего прозвища для бродяги трудно было и придумать. Проныра был арестантом с большой буквы. В отличие от некоторых других заключенных, его по-хорошему интересовало абсолютно всё. Куда и откуда идет встреченный нами по дороге этап? Есть ли на пересылке воры, а в камере воровской общак? По какой причине до сих пор не пробит кабур в соседнюю хату? Почему в баланде нет полагающихся десяти граммов мяса?

В те времена мне в пути частенько встречались каторжане, которые ходили по этапам годами – то в одну, то в другую сторону. То их по каким-то причинам не принимала лагерная администрация, то не успевали они прийти к хозяину, как их тут же требовали назад, туда, откуда были этапированы, да мало ли оказывалось причин? Случалось даже, что, когда до ближайшей пересылки было далековато, людей освобождали прямо из «Столыпина», день в день. Таков уж был порядок.

Так что не было ничего удивительного в том, что и мы мотались в пути уже около двух месяцев. Позади остались пересылки Горького и Казани, и холодным январским вечером 1975 года мы прибыли в кировскую тюрьму.

Помню, я еще не успел даже прийти в себя, как очутился в огромной камере-сборке. Мне показалось, что короткий путь длиной в несколько метров из «Столыпина» в воронок я пролетел по воздуху, сопровождаемый дубинками конвоиров и срывающимися с поводков немецкими овчарками, натасканными на заключенных.

Выделенный для нашей транспортировки воронок конвой забил под завязку. Около получаса пути до пересылки мы изнемогали от жары и запаха пота. Я стоял в воронке как столб, истекая потом, зажатый со всех сторон такими же, как и сам, горемыками, не в силах даже глубоко вздохнуть, и проклинал все на свете. Я думал лишь о том, как избежать «радушного приема» конвоем самой пересылки.

Наконец все процедуры, связанные с приемом и распределением заключенных, остались позади, и всех нас, а этап был немаленький, около тридцати человек, раскидали по хатам. Меня, Проныру и еще одного достойного каторжанина с четвертаком за плечами, который таял от чахотки прямо на наших глазах, посадили отдельно от остальных.