Читать книгу "Япония. Год в дзен-буддийском монастыре - Янвиллем ван де Ветеринг"

Христос постоянно упоминал о своем отце, о Боге. Будда не отвергал существования Бога, но и не подтверждал его, и это гораздо разумнее: как можно понять то, что мы никогда не поймем? Правильнее осознанно достичь определенного состояния, где будет возможно озарение, и свести все попытки такого достижения к повседневной дисциплине.

Мне жаль было священника, человека, который работал на конкурирующую компанию, на организацию без будущего, на церковь, обреченную на исчезновение. Мне хотелось обратить его.

Иезуит не показал, что почувствовал мое враждебное сочувствие. Его явно удивили мои слова о том, как тяжело дается дзен.

— Маловато, — сказал он, — спать всего четыре часа в сутки.

Позже мне рассказали, что обучение в иезуитских монастырях и особенно повседневный режим мало чем отличаются от дзенских порядков. Иезуиты хлещут себя веревками, дзенские монахи бьют друг друга палками. Потом я встречал иногда этого священника, но больше не искал с ним разговора. Знавшие его люди говорили, что он очень честный человек. У него было два высших образования, он произносил замечательные проповеди, молился по два часа в день, а то и больше. Буддийские монахи считали его святым, и, когда он посещал монастырь, его принимал не старший монах, а сам настоятель.

На Хоккайдо, острове на севере Японии, есть монастырь, настоятель которого неграмотный человек. Когда-то его, крестьянского сына, взяли в монастырь совсем мальчишкой, и он так и не научился писать и читать, но, завершив изучение коанов, достиг просветления.

Он, кажется, не знал, что помимо буддизма существуют еще другие религии, пока не услышал, что монахи говорят о христианстве.

Один из монахов учился в Токийском университете, и настоятель попросил его рассказать о христианстве.

— Многого я не знаю, — сказал монах, — но принесу вам священную книгу христиан.

Настоятель послал монаха в ближайший город, и тот вернулся с Библией.

— Какая толстая, — сказал монах, — а я не умею читать. Прочти что-нибудь сам.

Монах прочел Нагорную проповедь. Чем дольше он читал, тем больше это впечатляло настоятеля.

— Красиво! — повторял он. — Очень красиво.

Когда монах дочитал Нагорную проповедь, настоятель некоторое время молчал. Молчание длилось так долго, что монах отложил Библию, сел в позу лотоса и начал медитировать.

— Да! — вымолвил наконец настоятель. — Не знаю, кто это написал, но наверняка Будда или бодисатва. То, что ты прочел, — суть того, чему я пытаюсь вас научить.

Глава 7

Различие в положении и голубиное яйцо

Дзен свободен, но обучение ему — нет: оно ограничено временем и местом и связано с определенными обычаями и традициями.

Воскресенье — особый день в монастыре, когда сюда приходят живущие по соседству люди. Они опрятно одеты. Первым заходит отец, потом — мать, последними — дети. У ворот их встречает монах и раскланивается с ними. Увидев это впервые, я сразу же вспомнил свою молодость. Реформаторская голландская церковь, набожные лица… Всю неделю валяли дурака, а теперь стройными рядами шагают помолиться, на лицах приличествующее случаю выражение, тела упрятаны в воскресные одежды. История повторяется, повторение неизбежно.

Но есть все-таки и отличия. Здесь торжества начинаются с ударов барабана. На террасе главного храма стоит большой, как бочка, барабан. Каждое воскресенье в девять часов утра, если монастырь не закрыт на специальные упражнения для монахов, Джи-сан, монастырский барабанщик, выдает короткую барабанную дробь. Как только дробь разносится по саду, я замираю — такое нельзя пропустить. В это время в монастыре и его окрестностях бывает очень тихо, и потому дробь всегда оказывается неожиданной, чистой и пронзительной и буквально проходит по моему позвоночнику. После десятисекундной паузы барабан звучал снова, постепенно выдавая легкий, но впечатляющий ритм, который хорошо давался неторопливому Джи-сану. У него было немало времени, соло занимало минут десять. Он бил не только по натянутой на барабан коже, но и по его бокам, а также извлекал шипящий и трескучий звук, проводя по барабану палочками. Я решил, что Джи-сан — мастер игры на барабане, но, когда в одно из воскресений его не оказалось в монастыре, другой выбранный наугад монах сыграл ничуть не хуже.

Пока звучал барабан, монахи входили в храм, где настоятель уже сидел на большом кресле, спинка которого была ему не нужна, поскольку он сидел в позе лотоса. По такому случаю настоятель надевал великолепное, шитое шелком и парчой одеяние. Старший монах садился на полу слева от него, с колокольчиком в руке. Он казался совсем маленьким и неприметным. Ке-сан, высокий, худой монах, храмовый священник, который много лет тому назад отказался от легкой жизни, чтобы стать учеником настоятеля, сидел в окружении трех гонгов — маленького, среднего и огромного.

Когда снаружи Джи-сан в последний раз ударял в барабан, в храме Ке-сан бил в гонг, и по этому сигналу монахи начали петь первую сутру Будды — ритмичное музыкальное монотонное произнесение слогов, то и дело прерываемое гонгом и барабаном.

Я сидел среди монахов. Было бы, конечно, лучше, если бы я мог присоединиться к пению, но я не умею петь, да и будь у меня голос, я все равно не запомнил бы слова и звуки. К тому же я не знаю китайских иероглифов. Миряне рассаживались в дальней части просторного храмового зала, и я чувствовал, как их любопытные взгляды впиваются в меня. Мои изрядные габариты и кудрявые темные волосы резко контрастировали с внешностью маленьких лысых монахов.

Пение длилось с полчаса, после чего настоятель произносил проповедь из японской дзенской традиции. Он рассказывал о жизни учителей прошлого или читал что-нибудь из жизни Будды. Говорил он монотонно, и монахи начинали засыпать. Когда кто-нибудь засыпает в позе лотоса, верхняя часть его туловища начинает то медленно наклоняться вперед, то отклоняться назад. Поскольку я не научился сидеть правильно, соблюдая равновесие, я не мог заснуть, а если бы я заснул, то свалился бы, как однажды и свалился, сильно насмешив своим падением прихожан. После этого я делал все возможное, чтобы не уснуть. Когда проповедь заканчивалась, старший монах ударял в колокол, монахи испуганно просыпались, от гонгов все вокруг вибрировало, а Джи-сан снаружи снова принимался за барабанную дробь.

Затем предстояло угощение, и нам приходилось разносить большие подносы с красными лакированными чашками, наполненными рисом и овощным супом. По таким случаям я помогал на кухне, где повар и его помощники трудились в поте лица, чтобы накормить человек сто гостей. Когда наступал черед мыть посуду, работали все монахи, даже настоятель присоединялся, надев старый халат и повязав голову полотенцем, чтобы пот не тек ему в глаза.

Старший монах рассказывал мне, что настоятель пришел в монастырь сразу после войны и очень скромно жил здесь два года в одиночестве, пользуясь только крохотной частью здания. В огороде он вскопал две небольшие грядки и каждое утро подметал дорожку к главному входу в храм. Он медитировал в одиночестве в просторном пыльном зале, а когда пришли первые монахи, не стал им радоваться, как и не грустил, когда был один.