Читать книгу "Лазарит. Тень меча - Симона Вилар"

Так Мартин вновь оказался среди людей, которых знал с детства и в глубине души считал самыми близкими. А с тех пор, как подросла и стала красавицей Руфь, это чувство стало для него по-особому важным.

В прохладе весеннего вечера все семейство собралось на открытой террасе внутреннего дворика, и госпожа Хава зажгла светильник. Свет этот имел особое значение: возжигание огня с заходом солнца в пятницу отделяло субботу от будней и символизировало светлую радость наступившего седьмого дня недели, вечером же субботы пламя светильника возвещало завершение дня покоя и возвращение к повседневным делам. Руфь приняла у матери светильник, подняла его над головой, и все присутствовавшие одновременно вздохнули — то ли с сожалением, то ли с облегчением.

Над столом вился дымок ароматных воскурений. Глава дома произнес благословение над полной до краев чашей с вином, не преминув пролить на пол несколько капель. В этом тоже был особый смысл: пролить вино — знак процветания дома.

Беседа за трапезой была негромкой и полной дружелюбия. Речь поначалу зашла о дочерях даяна, живших с мужьями в других малоазийских городах, затем все принялись обсуждать предстоящую женитьбу Иосифа на дочери богатого купца из города Сис в Киликийском царстве по имени Биньямин. Ашер бен Соломон заметил, что евреи под властью царя Левона[34] в Киликии благоденствуют, поэтому женитьба сына позволит ему расширить там свои торговые связи и основать новые предприятия, передав Иосифу управление всеми делами. При этом даян не преминул посетовать на то, что ради дела придется на время расстаться с единственным сыном и наследником, ибо двоих других его сыновей Господь забрал к себе.

Иосиф слушал отца, ни в чем не возражая, явно смирившись с уготованной ему участью. Однако Мартин все еще хорошо помнил, как безутешно горевал его друг, когда в родах умерла его первая молодая супруга. Что ж, время лечит. Теперь Иосиф готовится к отъезду, и, скорее всего, одна из причин, по которой Мартина вызвали в Никею, — желание Ашера бен Соломона, чтобы он сопровождал его сына в долгой дороге через всю Малую Азию.

Но сейчас Иосиф благодушествовал в кругу отца и матери, старших сестер, их мужей и многочисленных отпрысков, а также дальних родственников, наводнявших дом даяна. От его внимания, конечно же, не укрылись взгляды, которыми обменивались его друг-воин и младшая сестра. Иосифа это трогало: что может быть лучше, если их мечты сбудутся и однажды он сможет назвать Мартина не только другом, но и братом.

Поэтому, как только с трапезой было покончено и пришло время отдыха, он обменялся несколькими словами с Руфью, а затем остановил Мартина на полпути к отведенному ему покою и увлек в сторону.

— Ступай в сад, — шепнул он. — Руфь будет ждать тебя у большого можжевельника за фонтаном.

Мартин коротко пожал руку другу и поспешно направился туда, где в темноте слышалось журчание струй и плеск воды. Руфь, как невесомая золотистая птичка, порхнула в его объятия.

— Поцелуй же меня! Поцелуй, как тогда, когда мы открыли наши сердца друг другу!

Ее тело трепетало в его сильных руках, девушка приподнялась на носках, упиваясь поцелуями Мартина, ее покрывало упало, кудри растрепались. Руфь была пылкой и несдержанной, и эта ее страстность сводила Мартина с ума. Но он ни на миг не забывал, что эта девушка — дочь его друга и благодетеля. И когда она подняла себе подол и он ощутил атласную прохладу ее бедра, Мартин отступил первым.

— О нет, моя сладостная роза! И хоть ты лишаешь меня рассудка, я смогу позволить себе более смелые ласки лишь тогда, когда назову тебя своей женой…

Он сделал шаг назад и опустился на скамью, покрытую ковром, стараясь справиться с охватившим его возбуждением. Руфь томно вздохнула и опустилась рядом, склонив растрепанную кудрявую головку на его плечо. И, будто читая у него в мыслях, стала полушепотом напевать из Песни Песней:

— «На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя…»

Внезапно она спросила, оборвав себя:

— Почему ты так долго не приезжал, назареянин?

Мартин негромко засмеялся в темноте.

— Ты хорошо знаешь, что мои отношения с твоим отцом таковы, что я не смею являться сюда, когда пожелаю.

— Но ведь ты не слуга ему, а друг! Отец сам часто говорит об этом.

У Мартина потеплело в груди от ее слов.

Приблизив лицо к девушке так, что их дыхание смешивалось, он поведал, что больше не станет медлить и непременно будет просить у достопочтенного Ашера бен Соломона ее руки, а вместе с тем совершить гиюр, чтобы он, Мартин, сделался единым целым с его народом и чтобы они с Руфь могли стать семьей и никогда больше не разлучаться.

— Да, да, ты прав — никогда! — шептала она, снова ища его ласк. — Я знаю, Иосиф будет просто счастлив… Несмотря на то что вскоре ему придется уехать, он обещал, что непременно вернется еще до того, как состоится наша свадьба.

Похоже, Руфь не сомневалась, что ее брак с Мартином дело решенное. Младшая из детей даяна, поздний, боготворимый всей семьей ребенок, она и представить не могла, что с ее желанием могут не посчитаться.

В полумраке, пронизанном лунным светом, ее лицо казалось Мартину прекраснее всего, что ему доводилось видеть. А ведь он многое повидал за свои двадцать восемь лет и знавал немало женщин. Но ни об одной из них не мог думать, когда рядом была Руфь.

Мартин негромко рассмеялся, неожиданно вспомнив, как они впервые узнали друг друга.

Он был на двенадцать лет старше Руфи и только что вернулся в Константинополь, закончив обучение у ассасинов. Тогда Мартину недавно исполнилось пятнадцать, но после суровой школы в горах он выглядел старше и был так дик и нелюдим, что когда госпожа Хава попросила его побыть час-другой с малышкой, не почувствовал ничего, кроме глухого раздражения.

Какой же неугомонной была Руфь в свои три года! Мартин просто извелся, не знал, гневаться ему или смеяться, и к тому моменту, когда явилась припозднившаяся нянька, готов был бежать от этой девчонки хоть на край света.

Затем он продолжил ученье — на сей раз в замке одного высокородного германского рыцаря. Рыцарская наука была не похожа на все, что Мартину довелось узнать прежде, но уже через три года, вопреки традиции, он был посвящен и опоясан мечом. Теперь, в новом обличье христианского рыцаря, он начал совершать далекие путешествия, выполняя всевозможные поручения Ашера бен Соломона.

В доме покровителя ему доводилось бывать от случая к случаю, но всякий раз он замечал, как меняется несносная малышка, превращаясь из неуклюжего подростка в прелестную юную деву. А три года назад, когда вернулся в дом Ашера после одного из самых сложных и опасных дел, израненный и смертельно утомленный, его выхаживала госпожа Хава, а порой у его ложа бодрствовала вместо матери четырнадцатилетняя Руфь.