Читать книгу "Маннергейм и Блокада. Запретная правда о финском маршале - Александр Клинге"

Назначая Маннергейма на должность с громким названием, Свинхувуд рассчитывал, что полномочия председателя Совета обороны будут скорее символическими. Его целью было, с одной стороны, запрячь опасного противника в свою упряжку, с другой – лишить его даже тени реальной власти. Однако провести Маннергейма таким примитивным маневром было невозможно. Воспользовавшись расплывчатостью своих полномочий, он немедленно приступил к их расширению. В результате во второй половине 1930-х годов Маннергейм вновь приобрел значительное влияние на финскую политику. Как он воспользовался этим влиянием?

«Мы ничего не можем поделать с географией» – так сказал финский политик Юхо Паасикиви, ставший президентом Финляндии в 1946 году. Этими словами он обосновывал свой курс на поддержание дружественных отношений с Советским Союзом. Для того чтобы осознать эту простую истину, понятную при первом же взгляде на политическую карту Европы, финской политической элите потребовались две кровопролитные войны, потери десятков тысяч человеческих жизней и десятков тысяч квадратных километров территории. До Второй мировой войны в Финляндии преобладали резко антисоветские настроения. И Маннергейм был одним из главных их выразителей.

Справедливости ради нужно отметить, что Советский Союз 1920–1930 годов был не той страной, с которой было легко дружить капиталистическому государству. Москва всеми силами поддерживала коммунистические движения в европейских странах, громко заявлявшие о своих намерениях совершить революцию и загнать буржуев в гроб. Тем не менее в 1930-е годы в советской внешней политике возобладала линия на построение общеевропейской системы коллективной безопасности. И в этом вопросе советское руководство было искренне готово сотрудничать с «империалистами» ради обеспечения безопасности своей страны. Как известно, этот шанс оказался упущен – многие западные политики по-прежнему смотрели на СССР как на смертельную угрозу и были готовы сотрудничать скорее с Гитлером, чем со Сталиным.

Был ли у финнов в этой ситуации реальный шанс договориться с Москвой и избежать конфликтов, трагических для обеих сторон? Сложный вопрос – ведь история не знает сослагательного наклонения. Как бы то ни было, приходится констатировать, что Маннергейм даже не рассматривал такую возможность. С самого начала своей деятельности в 1930-е годы он готовил Финляндию именно к конфликту с восточным соседом. В своих мемуарах он назвал это время бегом «наперегонки с бурей». Однако не была ли эта буря в значительной степени вызвана самим бегуном?

В 1931 году, практически сразу же после своего назначения, Маннергейм инспектировал оборонительные сооружения на Карельском перешейке. Найдя их совершенно недостаточными, он потребовал от Министерства обороны срочно принять меры. Состояние армии он считал плачевным, военные расходы – недостаточными. Наверное, он был прав и в том и в другом. Но в то же время он не мог не понимать, что резкое усиление финской армии должно было вызвать болезненную реакцию в Москве, где страшились «совместного похода империалистических держав» против молодого Советского государства. Эти страхи следовало учесть и постараться развеять. Сделал ли Маннергейм хотя бы один шаг в данном направлении? Увы, нет.

Одновременно маршал начал искать союзников за пределами страны. Ему, видимо, не приходило в голову, что попытка опереться на противников СССР в Европе – в высшей степени опасная политика для маленькой страны, в результате которой она может оказаться втянутой в губительный и при этом совершенно не нужный ей конфликт. Судя по всему, Маннергейм считал СССР чудовищем, от которого исходит смертельная угроза и с которым не может быть компромиссов. «То, что Советский Союз добровольно согласится на эффективное сокращение вооружений и контроль над этим процессом, естественно, представлялось нам тогда столь же фантастичным, как и сейчас, когда я пишу эти строки», – писал он в своих мемуарах.

Глава финского Совета обороны побывал в течение 1930-х годов в столицах всех значимых держав Европы. Но наибольший интерес, как у историков, так и у общественности, вызывают его связи с гитлеровской Германией. После того как красное знамя было поднято над Рейхстагом, многочисленные апологеты Маннергейма начали наперебой доказывать, что он-де с самого начала понимал злодейскую сущность нацизма и сотрудничал с Гитлером лишь скрепя сердце, от безысходности. На самом деле все обстояло гораздо сложнее.

Маннергейм действительно не испытывал никаких симпатий к национал-социализму и лично к Гитлеру. Он был аристократом, и ему глубоко претило популистское движение, которое к тому же опасно заигрывало с «красными» идеями. Никакого энтузиазма не вызывала и личность Гитлера – вчерашнего ефрейтора и неудавшегося художника, умевшего только вызывать восторг у толпы. Такая позиция была распространена и среди германских аристократов, представителей традиционной элиты с неизменной приставкой «фон», владельцев имений и генералов в пятом поколении. Они в глубине души презирали Гитлера, но считали его полезным для достижения своих целей. Закончилось это, как известно, тем, что они сами стали послушными марионетками в его руках.

Гораздо симпатичнее, чем Гитлер, показался Маннергейму Герман Геринг. В этом тоже не было ничего удивительного – «наци номер два» был нужен национал-социалистам как раз потому, что придавал им респектабельности в глазах сильных мира сего и обладал обширными связями в тех кругах, где крутились большие деньги и вершилась большая политика. Геринг, человек из «хорошего общества», герой Первой мировой войны, был женат на шведской аристократке и любил шикарную жизнь. Уже в 1934 году, когда Маннергейм приехал в Германию, чтобы осмотреть новую авиационную технику, Геринг уделил ему большое внимание. Между двумя мужчинами возникло нечто вроде дружбы, они вместе охотились и много общались. «У Маннергейма и Геринга были общие шведские друзья и знакомые. Их отношения нельзя назвать поверхностными и формальными», – пишет по данному поводу финский исследователь Вейо Мери.

Впоследствии, в мемуарах Маннергейм пытался представить свои контакты с гитлеровской Германией в самом безобидном свете, показать, что они, по сути, не выходили за чисто технические рамки: «Летом Геринг, министр-президент Пруссии и одновременно командующий ВВС Германии, пригласил меня посетить немецкие авиационные заводы. Поскольку мне было желательно пополнить представления о развитии авиационной техники, полученные мной на выставке в Хендоне, я принял приглашение и в сентябре выехал в Берлин. Поездка оказалась весьма плодотворной, убедившей меня в том, что новые руководители Германии искусно и быстро создают вооруженные силы, и прежде всего ВВС. Благодаря ключевому положению Геринга именно воздушным силам выделялись самые крупные суммы. Начиная с шикарного, продолжавшегося строиться здания министерства авиации повсюду видно было только новое и современное. В особенности так обстояло дело с огромными и мощными заводами Юнкерса и Хейнкеля, а продемонстрированные мне типы самолетов были равноценны, если не сказать превосходили те типы, которые я видел год назад в Хендоне. Мне также предоставили возможность познакомиться с подготовкой летного состава. Здесь я впервые увидел, как на первом этапе летчиков обучают на планерах. Возвратившись домой, я поднял этот вопрос перед руководством наших ВВС и добился того, чтобы Союз содействия авиации также проявил интерес к этому дешевому и эффективному методу обучения». Совершенно очевидно, что маршал был кровно заинтересован в том, чтобы его тесные связи с Третьим рейхом не стали достоянием общественности. Поэтому всерьез принимать то, что он писал по данному вопросу в своих мемуарах, не приходится. Что же происходило в реальности?