Читать книгу "Путешественник. Том 1. В погоне за рассветом - Гэри Дженнингс"

Я же помалкивал насчет того, что знал. Я был убежден, что Микеле и Зулия, встревоженные тем, что я обнаружил их низменную связь, скрылись вместе. В любом случае, их с тех пор так больше никто и не видел и о них так ничего и не услышали. Должно быть, беглецы держали путь куда-нибудь в самый отдаленный уголок Земли, возможно на родину Микеле, в Нубию, или в Богемию, на родину Зулии, где они смогли бы продолжить свою гнусную связь.

Глава 5

Как ни странно, но в тот раз я действительно, по разным причинам, почувствовал себя виноватым. Только представьте: по доброй воле, без чьего-либо принуждения, я отправился в церковь для того, чтобы исповедаться. Я не пошел в храм, расположенный в нашем confino Сан-Феличе, так как старый падре Нунзиата знал меня так же хорошо, как и местные sbiri, мне же требовался более беспристрастный слушатель. Итак, я отправился в базилику Сан Марко. Никто из тамошних священников не знал меня, к тому же здесь покоился прах моего тезки святого, и я надеялся на его сострадание. В огромном сводчатом нефе, среди всего этого сверкающего золота и мрамора, среди множества знаменитых святых, изображенных на мозаике потолка, я чувствовал себя подобно крошечному клопу. Все в этом прекрасном здании было значительней, чем в реальной жизни, включая и звучную музыку, что трубила и мычала с rigabèlo[25]; сооружение казалось слишком маленьким, чтобы вместить так много звуков. Базилика Сан Марко всегда бывала переполненной, и мне пришлось стоять в очереди вместе с теми, кто хотел исповедаться. Наконец я вошел внутрь и начал свое очищение:

— Святой отец, мое любопытство завело меня слишком далеко, заставив сбиться с пути добродетели… — Какое-то время я продолжал в том же духе, пока священник не потребовал нетерпеливо, чтобы я не потчевал его рассказом обо всех тех обстоятельствах, которые предшествовали моим проступкам. Мне пришлось, хотя и с большой неохотой, вернуться к формуле «грешен в мыслях, словах и поступках», после чего падре предписал мне определенное количество Paternosters и Avemarias[26]. Я покинул кабинку, чтобы начать читать эти молитвы, и тут меня ослепила вспышка яркого света.

Я имею в виду — иносказательно ослепила: настолько сильное потрясение я испытал, когда взгляд мой впервые упал на донну Иларию. Конечно, тогда я еще не знал ее имени, а знал лишь одно: что никогда прежде не видел такой красивой женщины и что сердце мое теперь принадлежит ей. Она как раз вышла из исповедальной кабинки, и ее вуаль была поднята. Я не мог даже поверить, что такой очаровательной даме надо исповедоваться хоть в каком-то незначительном прегрешении, но, прежде чем красавица опустила свою вуаль, я заметил, как блеснули слезы в ее сияющих глазах. Я услышал скрип, с которым священник опустил окошко исповедальной кабинки, когда женщина покинула ее, и тоже вышел следом. Он что-то сказал молящимся, которые ожидали в очереди; те громко заворчали, но разошлись по другим очередям. Священник присоединился к донне Иларии, и они присели рядышком на свободную скамью.

Находясь словно бы в каком-то трансе, я подошел поближе, скользнул на пустующую скамью, расположенную напротив, и принялся за ними наблюдать. Хотя оба сидели склонив головы, я мог разглядеть, что священник был молод и красив какой-то суровой красотой. Вы не поверите, но я почувствовал приступ ревности оттого, что моя дама, моя дама, не выбрала какого-нибудь старого хрыча, чтобы поделиться с ним своими проблемами. Оба они, я мог разглядеть это даже сквозь ее опущенную вуаль, шевелили в молитве губами, но делали это как-то странно. Я предположил, что священник читает ей какую-нибудь литанию и испытывал сильное любопытство, что же такого могла красавица сказать во время исповеди, что это потребовало столь пристального внимания со стороны ее исповедника. Однако особо я не задумывался, поскольку был поглощен созерцанием ее красоты.

Как мне описать донну Иларию? Когда мы смотрим на монумент, или на сооружение, или на какое-либо другое творение архитектуры или искусства, мы отмечаем то один, то другой его элемент. И при этом иной раз какая-то определенная деталь бывает настолько достойна внимания, что компенсирует всю остальную посредственность. Однако человеческое лицо никогда не воспринимается как набор детален. Оно или поражает нас сразу же всей полнотой своей красоты, или нет. Если мы скажем о какой-то женщине, что у нее очаровательно изогнуты брови, сразу станет ясно, что нам пришлось здорово всматриваться, чтобы это заметить, и что остальные ее черты привлекают еще меньше внимания.

Так вот, у Иларии были прекрасный здоровый цвет лица и сверкающие темно-рыжие волосы, но это не редкость для венецианских женщин. Я могу сказать, что ее глаза были такими живыми, что казалось, они излучают свет вместо того, чтобы отражать его. Что у нее был такой подбородок, что хотелось прикоснуться к нему ладонью. У нее был нос, который обычно называют «веронским», поскольку чаще всего он встречается именно там, — тонкий, выступающий, но по форме похожий на гладкий нос лодки.

Ее рот я хочу отметить особо. Форма этого рта была утонченной, и он словно обещал быть мягким, когда другие губы прижмутся к нему. Более того, когда Илария и священник наконец встали, окончив свои молитвы и коленопреклонения, она снова присела рядом с ним и произнесла несколько слов нежным голосом. Я не разобрал их, но думаю, это было что-то вроде:

— Я присоединюсь к вам за часовней, святой отец, после вечерней службы.

Также я уловил, как она добавила:

— Чао.

Это венецианский способ говорить «schiavo» — «я твой раб», и я подумал, что красавица слишком уж фамильярно прощается со священником. Помню, в тот раз я еще заметил ее необычную манеру говорить: «Я п-присоединюсь к вам за ч-ч-часовней, святой отец, после вечерней службы. Ч-ч-чао». Каждый раз, когда женщина открывала рот, чтобы произнести звук «п» или «ч», она слегка заикалась и растягивала его. При этом казалось, что ее губы складывались в ожидании поцелуя. Это выглядело восхитительно.

Я напрочь позабыл, что собирался получить прощение и отпущение грехов за свои проступки, и последовал за незнакомкой из церкви. Вряд ли она знала о моем существовании, но покинула базилику Сан Марко путем, который, казалось, специально выбрала для того, чтобы избежать преследования. Двигаясь так быстро и ловко, как я бы не смог, даже если бы меня преследовали sbiri, женщина пробралась сквозь толпу в атриуме и исчезла. Изумившись, я обошел базилику снаружи, прошел через все аркады, окружавшие обширную пьяццу, затем, заинтригованный, несколько раз пересек площадь, минуя стаи голубей, осмотрел другую маленькую пьязетту, дошел от колокольни до двух столбов на берегу. В отчаянии я вернулся к главной церкви и принялся заглядывать в каждый уголок часовни и святилища. Совершенно опустошенный, я с трудом поднялся по ступеням к лоджии, где стояли золотые кони. В конце концов с разбитым сердцем я вернулся домой.