Читать книгу "Письмо звездному мальчику - Анна Антонова"

– Нет, ей срочно.

– А одна я не пойду, – тут же решила я.

– Вот еще! – воспротивилась Юлька. – Ты уже настроилась, значит, иди. Потом мне все расскажешь.

– Но мне страшно, – пожаловалась я.

– Что тебе страшно? – прищурилась она. – С цветами по театру ходить? Дарить их ты как-то не сильно боялась! И потом, скоро сезон закончится и лавочка вообще прикроется! Не успеет он тебя запомнить.

– Думаешь, уже забыл? – хмыкнула я.

Но это решило дело. Я быстро оделась, накрасилась Юлькиной косметикой и вылетела из дома.

Погода наутро нисколько не улучшилась, по-прежнему шел мокрый снег. Позавтракать я не успела – проснулись мы почему-то от звонка не будильника, а Юлькиного телефона, и произошло это значительно позже намеченного времени. Так что, выйдя из метро, я завернула к киоску за датским хот-догом, перепрыгивая через лужи в уже и без того мокрых ботинках.

Так я и подошла к театру: через плечо сумка, в одной руке букет белых хризантем, в другой – бутерброд. По аллейке к центральному входу неторопливо стекались родители с детьми.

Идти в театр с бутербродом было бы уже слишком. Я забилась в дальний угол сквера, положила цветы на грязную от размокших прошлогодних листьев скамейку и стала есть, уткнувшись взглядом в глухую серую стену. За спиной слышались детские голоса, приглушенные падающим снегом.

Откуда-то прибежала большая белая собака – грязная и мокрая, как все вокруг – и стала заинтересованно обнюхивать целлофан.

– Уйди, собака, – угрюмо сказала я. – Отойди от моих цветов. Это Шмарову.

Я резко обернулась – вдруг показалось, что за спиной кто-то стоит. Не хватало еще кому-нибудь услышать, как я беседую с уличной дворняжкой! Убедившись, что я намерена доесть бутерброд сама, собака убралась. Из театра донесся первый звонок.

Против ожиданий, никто не проявлял ко мне интереса: родители занимались детьми, а бабульки-билетерши, видимо, насмотрелись и не на такое. Однако совсем затеряться в толпе мне все же не удалось: в фойе я неожиданно столкнулась с фанатами в лице едва ли не единственного их представителя мужского пола. Мы так и не познакомились официально, но в лицо друг друга, конечно, давно знали. Мне также было известно, что парня зовут Кириллом.

– Привет! – неожиданно сказал он.

Видимо, удивился, увидев знакомое лицо на детском спектакле – больше никого из фанатов тут не наблюдалось.

– Какими судьбами? – светски поинтересовалась я.

– Все равно дома делать нечего, – вздохнул он и спросил: – Кому цветы?

– Шмарову, – сказала я и, спохватившись, умолкла: слишком уж проникновенно это прозвучало.

Но Кирилл не удивился и серьезно кивнул:

– Хороший актер.

Мимо нас прошла страшненькая девчонка, та самая, что постоянно дарила цветы Теркину. Она поздоровалась с Кириллом, а я не упустила случая поинтересоваться:

– Ты ее знаешь?

– Да это ж Катька, – небрежно бросил он. – Ее тут все знают.

– Я не знаю, – с достоинством ответила я.

– По Теркину сохнет. Золотую цепочку ему недавно подарила.

– И он взял? – изумилась я.

– Так она после спектакля, вместе с цветами.

У меня в голове что-то щелкнуло – я вспомнила врученный Теркину не то пакетик, не то коробочку…

– Даже работать сюда устроилась, – продолжал не заметивший моего ступора Кирилл.

– Куда – сюда? – в первый момент не поняла я. – В театр, что ли?

– Ну да, – снисходительно пояснил он. – А что, с четырнадцати лет на сколько-то там часов в день можно. Только разрешение родителей нужно. Ее предки, конечно, сначала ни в какую, но Катька ныла-ныла, вот они в итоге и согласились.

– И что она тут делает?

– Да известно что – полы моет.

Только третий звонок спас меня от недостойных настоящей леди сумбурных вопросов и восклицаний «Правда? Не может быть! Неужели в самом деле?» и тому подобных. Мы спешно прервали разговор и направились в зал. Сегодня у меня для разнообразия был честный билет в партер – бегать в поисках свободного места с букетом наперевес на глазах специфической детско-родительской публики я не собиралась.

Мне казалось, что «Звездный мальчик» окажется чем-то наподобие не так давно виденной мною «Снежной королевы», поэтому настроена я была весьма скептически, не ожидая от детского спектакля ничего выдающегося. Но уже на первой сцене с дровосеками я поймала себя на мысли, что происходящее на сцене меня по-настоящему затягивает. А уж когда дело дошло до явления Шмарова, я забыла, где нахожусь и зачем сюда пришла – настолько классно он выглядел. А как играл! Юлькины опасения оказались напрасны – он вовсе не смотрелся дядей-переростком, изображающим ребенка. Не верилось, что это вполне взрослый парень двадцати с чем-то там лет, перед нами и в самом деле был капризный избалованный мальчик, совершавший все положенные по сказке непотребства.

Его «пострашнение» произошло в самом конце первого действия, так что я даже не успела ничего разглядеть. Выйдя в фойе, я вытащила из сумки телефон и стала отстукивать Юльке эсэмэску. «Сказка супер, Шмаров супер», – набрала я и задумалась: а стоит ли такое отправлять? Только душу разбережу… Нет, лучше потом все расскажу, при встрече.

Второе действие началось с лишений и гонений утратившего красоту звездного мальчика. Но, вглядываясь в лицо Шмарова, я не находила никаких следов уродливого грима, лицо было по-прежнему Лешино. Только его выражение неуловимо изменилось, приобретя отталкивающие черты. Когда же дело дошло до цепей и кандалов, я так стиснула свои цветы, что чуть не сломала их. Шмаров был бледен и красив, несмотря на лохмотья, и мне бы даже в голову не пришло назвать его жалким и несчастным.

Занавес закрылся. Когда я проходила мимо Кирилла, он поднял на меня глаза, и я неожиданно улыбнулась, одновременно сознавая, что улыбка предназначается уже не ему.

На этот раз возле сцены толпились дети. Мальчик лет шести еле удерживал роскошные розы, а его мать жестами подзывала зайчика. Я переживала, что Шмаров не обратит на меня внимания за другими цветами, но дети ему ничего дарить не собирались. К финалу звездный мальчик исправился и стал хорошим, так что ребятишки потеряли к нему интерес. Гораздо больше им понравились разнообразные зверушки, в костюмах которых актеры во время поклона смотрелись особенно нелепо. Но им-то и достались все цветы.

Когда возле сцены нарисовалась я, бабулька-билетерша, охранявшая лесенку, повернулась и строго сказала:

– На сцену нельзя!

– И не собираюсь! – обиделась я.

За два месяца регулярных походов в этот театр я успела заметить, что на сцену нельзя. Все дарители цветов болтались внизу и тянули свои букеты, а актеры подходили и нагибались за ними – только что на коленки не вставали. Почему нельзя подняться на сцену, нам было решительно непонятно. По моей версии, это сделали для того, чтобы не нарушать очарования спектакля и границы между реальным и воображаемым миром. Юлька смотрела на вещи проще – заявила, что администрация театра боится поклонников, которые, забравшись на сцену, могут в пылу фанатских чувств как-нибудь повредить своим любимцам.