Читать книгу "Вход в лабиринт - Андрей Молчанов"

– Да ну что вы… – я искренне испугался. Выйди я с запахом в приемную, наживу десяток врагов.

Он усмешливо посмотрел на дверь. Качнул головой понятливо. Вновь взял бараночку – одноразовый эспандер.

– Ну в общем-то верно, – заметил с добродушием. – Чего на волков говядиной дышать? Если брюхо не порвут, то холку натреплют. Но ты, коли чего, не дрейфь, знаю я этих интриганов продуманных… Лично ко мне и без стеснений, я их всех рассужу… – И кулачком маленьким, но твердым пристукнул по столешнице, опасливо екнувшей.

Я вдумчиво кивнул, полагая, что разговаривать со старшим по званию лучше всего молча.

– Скажу прямо: помощь твоя нужна, – непринужденно продолжил он. – Ты чай-то пей, не брезгуй…

– Да что вы…

– А я вот что: остро необходима поддержка Николая Ивановича по деликатному вопросу.

До меня мгновенно дошло: я должен оказать протекцию кому-то или чему-то через своего якобы дядю. Кранты. Можно писать рапорт. Прямо сейчас. После чая с баранками. Дескать, принесите счет, все было вкусно.

– Какой вопрос? – спросил я недрогнувшим голосом.

– К нему в аппарат утверждают некоего Федяевского, – как по писаному продолжил он. – Николай Иванович в курсе, но… Есть, короче, доброжелатели, сеются сомнения всякие, а Федяевский – мужик стоящий и крепко в дальнейшем поможет. Нам поможет! – добавил глубокомысленно. И указал пальцем мне в грудь со значением, а после перевел его на себя: – Это я тебе отвечаю.

Такая его доверительность и прямолинейность, как я сразу же уяснил, предусматривала ответ, исключавший всякую обтекаемость формы и лукавства в содержании. И даже неверный тон ответа означал начальственное разочарование в моей персоне и дальнейший карьерный провал.

Я спокойно отхлебнул чай. Поставил чашку на место. Произнес сухо и веско:

– Сделаю, что смогу.

– Когда? – он смотрел на меня в упор, не отводя взгляда многоопытного, неотступного, как росомаха, хищника. Такие и выбиваются в милицейские генералы из самых жестких и сообразительных оперов, неутомимых и властных стратегов, без оглядки шагающих по трупам.

– Сегодня.

– Хм-м… – он озадаченно дернул бровью. – Ну что же… Дерзай. Если какие вопросы, вот карточка, тут мой мобильный. И не стесняйся называть меня Владимиром Иосифовичем, имя у меня такое…

Это была уже высшая степень доверия. Номер мобильного телефона шефа знали единицы из непосредственно и близко к нему приближенных.

Я вышел из кабинета со звоном в ушах. И, видимо, с таким мрачным выражением физиономии, что мыслишки шестерок мгновенно сбились с ориентации, растеклись в стороны слепым разбродом, как ручей, перегороженный брякнувшейся на него бетонной плитой. Но конечно же ни вопроса, ни намека. Маскообразные физиономии прожженных аппаратчиков. Должностные лики. Шкатулки с дутыми секретами. Говорящие статуи, часть декора приемной.

Из служебного сортира я незамедлительно позвонил Юре в Америку. Сортир, как мне говорили, прослушивался службой собственной безопасности, поскольку совмещал в себе курилку и, соответственно, место праздных бесед. Однако говорил я иносказательно, не обозначая ни имен, ни должностей фигурировавших в моей грядущей катастрофе лиц. Разве, на минуту отлучившись в коридор, назвал полушепотом фамилию соискателя Федяевского.

Юра отмежевываться от моих проблем не стал, хотя и всерьез озаботился весомостью поставленной передо мной задачи. А потом сказал:

– Хрен с ним, поговорю с дядей. Скажу, коли меня сюда благодаря ему занесло, пусть поможет, чтобы не вынесло. Край, скажу, выручи.

Я выслушивал его, тупо изучая висевший над писсуаром листок с отпечатанным текстом, озаглавленным как «Рекомендация по использованию писсуаров».

«Для тех… которые вышли из леса или спустились с гор» – так начинался текст, а дальше следовала приписка местных остряков:

«Или для тех, кто написал эту рекомендацию».

«Не рекомендуется бросать в писсуары окурки от сигарет и папирос».

Приписка:

«Косяков. Их потом чертовски трудно раскуривать».

«Обертки от конфет и жевательной резинки».

Рукописные добавления:

«Использованные кондомы и упаковки от них.

Агентурные сообщения и записки».

«Настоятельно рекомендуется справлять в писсуары только естественные надобности».

Стеб:

«А именно: мыть ноги, голову, подмываться и даже писать!»

Постскриптум шариковой ручкой:

«После отстоя пены нажать на белую кнопку. Ждать результата необязательно».

Ответный звонок Юры застал меня по дороге к дому.

– Обещал буквально сегодня… – запыхавшимся голосом сообщил Юра. – Еле прорвался к нему через помощника, гадюку непробиваемую… Так что надейся. И меня информируй. Я такие истории страсть как люблю.

Последняя его реплика сподобила меня на нервный смешок.

Рабочий день закончился, я нырнул в переполненное метро и покатил к дому. В вагоне уселся рядом с каким-то типом, от которого явственно тянуло алкоголем. Напротив веселилась компания молодых парней в распахнутых куртках и в драных джинсах, весело гогоча и пихая друг друга в бока. Компания была вызывающе шумной, но явно беззлобной.

Поддатый гражданин взирал на попутчиков с консервативной неприязнью армейского старшины, хотя ребята никого не трогали и нецензурной лексикой не злоупотребляли. Однако их раскованные манеры поведения и небрежность в одежде явно угнетали ретрограда, и в какой-то момент он рывком поднялся с места, предъявив на обозрение публике краснокожую ксиву.

– Документы! – произнес зловеще, напустив свинца во взор и вырастая до вагонного потолка перед смятенными весельчаками.

Я сразу же скучно уяснил себе суть этого пьяного куража тупого «земельного» мента, упивающегося своей начальственной спесью.

Находившаяся поблизости публика смиренно опустила глазки долу. Связываться с взъерепенившимся мусором никто не хотел. А мне к горлу подкатила веселая злоба. Ведь и я еще недавно не посмел бы и пикнуть, и вышел бы поникшей овцой из вагона, и мучился бы потом в сознании своего бессилия утихомирить вот такую сволочь с номерным документиком…

На лицах ребят проступил недоуменный испуг.

Поезд между тем тормозил на станции «Площадь Революции», где в вечном подземном покое, среди багрового мрамора аркад обретались бронзовые изваяния самоотверженных рабочих, солдат и колхозников. Обманутых вкладчиков в дело построения коммунизма.

Бдительного мента со свистком во рту среди статуй не было, в героическом срезе эпохи данный образ отсутствовал.

Я привстал с места, бесцеремонно потянул нетрезвого блюстителя за рукав и сунул в его удивленно обернувшуюся ко мне рожу свою министерскую ксиву. Сказал твердо, цементируя слово к слову презрением и силой: