Читать книгу "Третий рейх на наркотиках - Норман Олер"

Окрыленный этими результатами, Ранке предложил провести более масштабные эксперименты в регулярных воинских частях[87]. К его удивлению, это предложение не нашло отклика. В здании на Бендерштрассе, где размещалось Общее управление сухопутных войск (сегодня там находится Федеральное министерство обороны), не осознали актуальность наркотических средств – ни их возможностей, ни связанных с ними опасностей. Прогрессивный ученый Ранке планировал в скором времени снабдить солдат синтетическими алкалоидами, воздействие которых на мозг еще не было изучено[88], но его начальники – военные бюрократы из Санитарной инспекции – не видели у этой инициативы никаких перспектив. Они размышляли, какой хлеб подходит для армии лучше – серый или белый, – в то время как Ранке заботила пища для мозга. Он думал о будущем. Берлинский врач и писатель Готфрид Бенн, еще в кайзеровскую эпоху окончивший Военно-медицинскую академию, сформулировал его идею в своем программном труде, где описывались люди будущего: «Работоспособный мозг укрепляется не только с помощью молока, но и с помощью алкалоидов. Столь маленький и уязвимый орган, который помогает человеку не только иметь дело с пирамидами, гамма-лучами, львами и айсбергами, но и творить их, мыслить их, нельзя поливать грунтовой водой, как незабудки, иначе он скоро выдохнется»[89]. Это фрагмент из эссе Бенна «Провоцируя жизнь», а провокация, которую он имеет в виду, это изменение потоков нейронов, новые мысли, свежие идеи, возникшие под влиянием нетрадиционной пищи для мозга.

Неудивительно, что известие о векамине, обладавшем поразительным действием, молниеносно распространилось среди будущих военных врачей. Испытывавшие стресс из-за больших учебных нагрузок, они ожидали чуда от этого средства, которое якобы повышало работоспособность, и принимали его все в больших дозах. Они были предшественниками сегодняшних студентов университетов по всему миру, которые употребляют стимуляторы вроде риталина и дериватов амфетамина. Когда Ранке узнал об этом спровоцированном им развитии событий, а еще о том, что в Мюнхенском университете отвели специальное помещение, где приходили в себя так называемые «первитиновые трупы» – студенты, переборщившие с дозой, он осознал, какую опасность представляет собой это средство. Ему стало известно, что у курсантов его МАА уже вошло в привычку принимать перед экзаменами большие дозы стимулятора. При этом нередко результаты «превосходили» ожидания. Один озабоченный таким положением дел коллега Ранке писал: «Порой на экзамене становилось очевидно, что нормальный человек просто не способен нести столь несусветный вздор»[90].

Ранке отменил запланированные на 1939 год дальнейшие эксперименты и написал начальнику академии письмо, в котором предупреждал его об опасности развития зависимости и настаивал на полном запрете первитина в стенах академии[91]. Однако духи, которых он вызвал, не оставили в покое ни Ранке, ни вместе с ним и вермахт: метамфетамин распространялся, словно лесной пожар, и в скором времени никакие казарменные ворота уже больше не могли сдерживать его напор.

Мирное время подходило к концу. Военные врачи готовились к предстоявшему вторжению в Польшу и скупали в аптеках все запасы первитина, который – пока еще – в вермахт официально не поставлялся. Ранке оставалось лишь бессильно наблюдать за этим. Менее чем за неделю до начала войны он писал начальнику штаба Санитарной инспекции сухопутных войск: «Разумеется, это обоюдоострый меч – дать в руки армии лечебное средство, использование которого не ограничено случаями крайней необходимости»[92]. Но это предостережение оказалось запоздалым. Начался неконтролируемый великий эксперимент. Щедро снабженные стимулятором и не получившие никаких указаний относительно его дозировки солдаты вермахта напали на своих ничего не подозревавших, трезвых восточных соседей.

Роботы

Я служу командиром санитарного взвода и часто переутомляюсь. Ваши пилюли оказывают на меня и персонал поезда удивительное воздействие. – Трудности представляются не столь непреодолимыми. – Приняв пилюлю, я ощущаю прилив сил[93].

Донесения сотрудников военно-санитарной службы, связанные с употреблением метамфетамина во время агрессии против Польши, которая началась 1 сентября 1939 года и привела к началу Второй мировой войны, занимают во фрайбургском Военном архиве целую папку. Это набор разрозненных, разнородных сообщений, не претендующий на полноту или репрезентативность. Однако эти вопросы уже не относились к компетенции Ранке, который к началу войны был назначен консультантом-физиологом Санитарной инспекции сухопутных войск. Какие-либо системные исследования не проводились, поскольку стимулятор использовался не планомерно, а по усмотрению командиров, офицеров санитарной службы или отдельных солдат.

Так, например, из 3-й танковой дивизии, которая форсировала Вислу в районе Грауденца, откуда двинулась в сторону Восточной Пруссии, а затем повернула на Брест-Литовск, сообщалось: «Зачастую отмечаются эйфория, обострение внимания, заметное повышение работоспособности, прилив сил, ярко выраженное возбуждающее действие. Солдаты, не чувствуя усталости, работают целый день напролет. Уровень депрессии снижается, возвращается нормальное настроение»[94].

Война – как работа на износ. Судя по всему, наркотики отвлекали танкистов от мыслей о том, чего они, собственно, ищут в чужой стране, и помогали им выполнять свою работу, пусть эта работа и заключалась в убийстве людей: «Все свежи и бодры, дисциплина безукоризненна. Легкая эйфория, жажда деятельности. Душевный подъем, сильное возбуждение. Никаких несчастных случаев. После приема 4 таблеток двоение и цветовые вспышки в глазах»[95]. Легкие, приятные галлюцинации сопровождали упивавшихся победой солдат, вторгшихся, вопреки международному праву, в соседнее государство, что впоследствии способствовало многочисленным преступлениям на территории Польши. «Чувство голода притупляется. Особенно отрадно трудовое рвение. Данный эффект настолько очевиден, что это просто не может быть иллюзией».