Читать книгу "Шанс - Александръ Дунаенко"

Тоня… Мы с Тоней приходили его навещать. Заходила в палату Тоня, я оставался в коридоре, с телохранителями.

Как-то он попросил, чтобы к нему зашёл я. Он спросил Тоню – он с тобой?… Этот твой… Журналюга…

И попросил, чтобы я к нему зашёл.

На кровати под тонкой простынёй лежал Борька Мерзликин. Миллионер. Которому было сейчас очень плохо, и даже его миллионы ничем не могли ему помочь.

Борька похудел, лицо его было серым, и он совсем не смотрел на меня. Казалось, что он даже не обратил внимания на моё появление. Он смотрел куда-то в сторону и с усилием о чём-то думал.

– Привет, Боря, – сказал я… – Как ты?…

Борюсик молчал, додумывая тяжёлую свою думу.

Не поворачивая ко мне головы, ответил: – Холодно…

Между нами зависла пауза, которая длилась несколько минут.

– Ты её ебал?… – наконец изменившимся, хриплым голосом спросил Борюсик.

– Кого? – в ответ переспросил Борьку я. Потом добавил: – Нет… Ты же знаешь что это исключено.

– Я знаю – е…бал – опять просипел Борюсик.

Он мог спросить по-другому, но в языке депутатов и бизнесменов не бывает других слов.

Они все – друзья по бизнесу, гольфу, избирательным кампаниям, полицейские чины, братки и крышеватели пришли потом к Борюсику на похороны. Произносили на фене красивые слова.

Тоня плакала. Совершенно искренне упала на полированный гроб, обнимала его, говорила какие-то безумные слова.

Почти предел мечтаний каждого мужчины: «Чтобы были друзья, да жена, чтоб упала на гроб…». В конце жизненного пути должно быть именно так. Вне зависимости от того, длинный этот путь получился, или короткий.

Потом, по прошествии нескольких дней, с молодой ещё вдовой мы сидели в квартире, где я прожил вместе с Тоней такое странное время. Я был евнухом в гареме султана. В гареме, который состоял из одной женщины. Евнухом, который не был ни рабом, ни слугой. Так – пальма в кадке с землёй.

Мы сидели с Тоней, и я хотел с ней поговорить. Суть моего разговора была в следующем: Борюсика нет, и оставаться мне с Тоней в своём прежнем качестве не имеет дальнейшего смысла. Ведь договаривался о своей такой жизни я с Борюсиком, а не с ней.

Теперь я могу уйти. И я хочу уйти.

Тоня молодая, привлекательная женщина. Теперь ещё – владелица огромного состояния.

После того, как пройдёт положенный по приличиям срок, она может найти себе достойную партию и снова выйти замуж.

Нет, обо мне речи и быть не может – я в этих смыслах уже пожизненно бесперспективен.

Да и потом – ведь нас ничего не связывает. Даже обыкновенного греха не случилось.

И не случится никогда, уж тут, как ни напрягайся.

А для того, чтобы людям вместе жить, грех обязательно нужен.

Тоня слушала, тыкая пальцами в игрушку на мобильном телефоне. Когда я закончил, она подняла голову и посмотрела на меня мокрыми глазами.

– Да, конечно, – сказала она, – о чём тут разговаривать – ты свободен. Никто тебя удерживать и не собирается.

Иди в свою, честно заработанную, отдельную квартиру и живи там, как хочешь.

Я, конечно, ожидал, что могут быть слёзы. Как-никак, но я чувствовал, что, несмотря на моё увечье, Тоня ко мне более чем неравнодушна.

Уходить я, правда, собирался всерьёз, но мне хотелось, чтобы меня поуговаривали остаться, не отпускали сразу.

А меня отпустили.

К Тоне у меня был один вопрос. Так, мелочь. Но всё же было интересно. – Тоня, – спросил я, тебе не трудно будет ответить… Ты будешь смеяться, но всё же…

Вот ты ночью приходила ко мне в спальню… На тебе ничего не было, только маленький треугольник из ткани… На чём он держался? Клей, да?…

– Нет, не клей, сквозь слёзы усмехнулась-таки моя бывшая почти сожительница, – но пусть это останется моей маленькой тайной…

На том и расстались.

Я стал жить в небольшой однокомнатной квартире в двенадцатиэтажном доме на пересечении улиц Абулхаирхана и Алии Молдагуловой. В городе, в котором родился и вырос и который всегда любил какой-то ненормальной любовью. Я слишком был к нему привязан.

Если чего-то или кого-то очень любишь – то обязательно потеряешь.

Нельзя ничего любить очень сильно. Этим самым мы закладываем программу уничтожения предмета нашей любви.

Вот я и допрыгался.

Мне пришлось покинуть улицы, с которых делал репортажи, которые любил фотографировать в дождь и в лучах закатного солнца, улицы, про которые я сочинял стихи…

В этот город, знакомый до слёз я вернулся тогда, когда он оказался уже не нужен мне для простой человеческой жизни.

Но карма человеческая устроена так, что, в конце концов, исполняются все наши желания.

Знать бы наперёд все причудливые сценарии их исполнения…

И вот живу я, значит, в полном уединении. И провожу свой пожизненный досуг в сытости и праздности. Интернет, телевизор, прогулки по городу.

Меня даже не тянуло ни с кем общаться. Кроме, разумеется, моих виртуальных друзей в Интернете.

И вот как-то сижу у себя дома на диванчике, смотрю по телевизору, как наш российский политический лидер целует во все места Уго Чавеса, как тут раздаётся звонок в дверь.

И кто бы это мог быть? Гостей я не ожидал. Про моё новоё местожительство и не знал никто.

Пошёл открывать.

Смотрю в глазок – женщина какая-то стоит симпатичная. Но уже в годах. Где-то – не побоюсь подумать – моих лет…

И чего же этой старушенции от меня надо?…

Открываю дверь: – Чего, мол, вам угодно?

– Здесь живёт, – спрашивает женщина, – и называет имя моё и фамилию.

Отпираться я не стал. – Да, говорю, – он живёт здесь. И даже более того – стоит он сейчас перед вами собственной персоной. Дальше-то что?

– Саша, Это ты? – опять спрашивает меня эта пожилая женщина и лицом светлеет, видимо, кого-то во мне узнавая.

– Да, говорю, – я – Саша. Александр Иванович, если угодно.

Женщине этой было очень угодно, что я Саша. На то, что я ещё к тому же и Александр Иванович, она почему-то даже и внимания не обратила.

– А я – Оля. Оля Романюк, помнишь? 10-й «б», восьмая школа…

Господи! Оля! Оленька!..

Как же я мог её не узнать!

Ведь что делают с человеком годы проклятые!