Читать книгу "День, когда мы будем вместе - Юрий Никитин"

– По художественной, – ответил я, уплетая рыбный пирог. – Художник я, а художникам не велено жениться.

– Хххудддожжжник, – сказал заика-родственник. – Бббаб, что ли, ггголых ррриссуешь?

– Да, – ответил я смиренно. – Приходится иной раз и женщин, скудно одетых, запечатлевать (на этом слове я, подобно заике-родственнику, тоже начал скакать по звукам).

– А потом, небось, спишь с ними, – сказала насмешливо толстуха с бородавкой на носу.

Я сделал вид, что не расслышал вопроса, но на всякий случай засунул в рот немалый остаток пирога.

– Художники – самый бесполезный народ, – мутным взором обводя стол, устало заметил наследник. – Их при царе-батюшке не на кладбище, а за оградой хоронили.

– Это не художников, – едва не подавившись пирогом, поправил его я. – Это артистов.

– Да тоже такая же сволочь, – отмахнулся, морщась, как от изжоги, хозяин. – Какая от них польза? Один гольный разврат.

– Эээттто ддда, – отдуваясь и поглаживая себя по пузу, удостоверил родственник-заика.

Нюрка еще в самом начале моего допроса вышла из-за стола и встала в дверях, то исчезая, то вновь объявляясь. Она смотрела куда-то мимо всех и, вероятно, думала о том, как бы мы с ней жили. Грешным делом и я об этом мимоходом подумал и даже начал, как ни странно, не раздевать, а одевать ее в воображении, но одетой по моему хотенью она выглядела совсем нелепо, хотя была не обижена ни телом, ни ясностью простоватого, но симпатичного лица.

Поздно вечером она пришла ко мне… Ночью уже я проснулся непонятно по какой причине и увидел, что Нюрка в фуфайке, наброшенной поверх ночной рубашки, и в кирзовых отцовских сапогах на босую ногу стоит перед мольбертом с незавершенным еще портретом Агнешки и то ли фырчит, то ли дует с силой на него, словно хочет прогнать вон из избы. При едва теплящемся свете керосиновой лампы да еще спросонья это зрелище впечатляло. «Эй, – окликнул ее я. – Ты чего, колдуешь, что ли? Иди сюда, здесь тепло». Она перестала дуть на Агнешку, но головы не повернула, а спустя какое-то время сказала: «Не будет тебе с ней счастья. Не жилец она, вот увидишь. А мне идти надо. Папаша проснется, а меня нет – враз все и поймет».

Я не стал удерживать ее и не стал говорить, что пророчество ее не сбудется, потому что тот, кого уже нет в живых, больше не помрет, но после ее ухода долго не мог заснуть…

Глава пятая

Профессор Перчатников оказался высоким, тощим человеком юношеского вида, но с голосом, которым более всего уместно было бы подавать команды типа «Ррразойдись!» Он вручил мне руку, одновременно называя себя, и я пожал ее двумя пальцами – большим и указательным, помня о травме, нанесенной накануне его подчиненному, гитаристу-виртуозу Антипу Деревянко. Профессор удивленно посмотрел на меня, однако, от комментариев воздержался. Предложив занять одно из кресел, сам, расположился напротив и, глядя на меня строго, спросил басом:

– Вы ведь и на грамм не верите в то, зачем сюда приехали?

– Не верю, – без раздумий и всякого рода экивоков ответил баритоном я.

– И как вы думаете, с какой целью мы собираемся морочить вам голову, если про деньги пока речи не идет?

– Кто вас знает… – сказал я, оглядывая его кабинет, лишенный и намека на какие-либо пристрастия своего хозяина. – Может быть, на мне вы опробуете какой-нибудь новый туристический продукт.

– А что… – сказал он задумчиво, слегка улыбаясь одними глазами, – мысль неглупая. Да и вы человек, похоже, неглупый, неглупый.

– Боюсь, сей комплимент мне придется вам возвернуть, возвернуть, – сказал я, передразнивая его манеру говорить. – Неглупый к вам бы не приехал, не приехал.

– А вы, однако… – покачал он головой, усмехаясь. – Ну да ладно. Жестокий вы, батенька, человек-то. Там и в записках ваших это кое-где проскальзывает, да и тут трех минут не прошло, а вы уже готовы мне в ухо дать. Нехорошо, неправильно русскому человеку такому быть.

– С чего это вы взяли, что я русский? Я – потомственный донской казак, а там между русскими и казаками всегда лежала пропасть, – сказал я добродушно, чем заметно усугубил его смущение. – Там были казаки и мужики. Русские относились к последним.

– Ну, это все местечковое, местечковое… – отмахнулся он. – По сути-то вы русский!

– Как раз по сути я и есть казак, – гнул я его руку к столу. – Русский человек безропотен, пуглив, мягкосерден – разве ж я такой? А местечковое – это у евреев.

– Хорошо, черт возьми! – ругнулся азартно профессор. – Но прежде, чем стать казаками, до того, как они решили бежать на Дон, в вольницу, они же все почти были русскими!

– Именно до т о г о, – поддержал его я. – А как преодолели в себе холопство и страх, так стали по духу казаками.

Профессор, услышав, как костяшки его ладони с грохотом припечатались к столу, недобро глянул на меня и сказал:

– Вы хуже, чем националист. Вы – этнический террорист.

– Статья такая – то УК РФ, год условно или расстрел, – с улыбкой закрыл я тему. – Может, для разнообразия делом займемся?

Он поскреб голову (ну, не поскреб – потрогал, всё же профессор!), покрытую жидким волосом без определенного цвета, цокнул языком и сказал:

– Ох, и намаюсь я, похоже, с вами, господин Некляев! Ваш брат – чемпион часто ведет себя высокомернее английского лорда.

– У меня нет брата чемпиона, господин Перчатников, – ответил я. – Самому же мне до чемпионства во всех смыслах очень далеко. Что же касается английского лорда, то у него, видимо, есть для высокомерия очень серьезные основания.

– Ладно, – дергано кивнул он мне, – к делу. Я познакомился с вашими заметками и хочу вам заявить, что вы не выполнили главного нашего требования: полной и безоговорочной искренности клиента. Максимальный процент искренности в отдельных местах вашего мемуара едва дотягивает до пятидесяти. Нельзя пожарить яичницу без яиц, знаете ли.

– Почему же? – возразил я. – А яичный порошок на что?

– Правильно! – оживился профессор. – Вот вы нас этим порошком и потчуете. Тимофей Бенедиктович, дорогой, давайте с вами договоримся так: или вы рассказываете все, как на духу, или мы тихо – мирно расстаемся без взаимных претензий. Оплатите проживание – и нах хаус цурюк!

– Прямо-таки цурюк! – засмеялся я. – А если мне здесь нравится? Я, кстати, снова писать здесь начал. Ночью сделал несколько приличных набросков. С Антипом Илларионовичем, майором запаса французских бронетанковых войск, у нас опять же недурной джазовый дуэт образовался. Подумываем сейчас о фестивале в Монтрё. Я готов отвечать искренне на все ваши вопросы.

– Слава Богу! – воскликнул профессор и бегло перекрестился. – Вы поймите одно: если я что-то хочу о вас знать э т а к о г о, то для вашего же блага.

Он пружинисто поднялся, без нужды подошел к окну, дунул на горшечное растение, которое я знал по прозвищу «денежное дерево», и спросил безразличным тоном: