Читать книгу "Пощады не будет никому - Максим Гарин"

— Не спят уже. Снова небось к нему эта, ассистентка, приехала.

Дорогин сделал вид, что не понимает, и вопросительно посмотрел на Пантелеича, мол, что такое он говорит.

Старик задумался, как бы ему изобразить жестами Тамару и сделать это не оскорбительно для женщины.

Тамару он любил чисто по-отцовски, хотя наверняка бы не одобрил, если бы его дочь жила с кем-то без записи в паспорте. Но для городских у Пантелеича существовали собственные мерки, которыми нельзя было мерить деревенских. Лишь один Муму оставался для него загадкой: в чем-то прост, как деревенский, и в чем-то сложен и непонятен, как городские. Работает лихо, а пьет мелкими глотками, хлеб режет тонко…

Наконец он сообразил и сперва указал заскорузлым пальцем на дом, а затем оттопырил двумя руками на груди свитер.

— Да, она там?

Муму кивнул.

— Красивая баба, — вздохнул Пантелеич, — только тонкая какая-то, взяться не за что, — и он немного смутившись, улыбнулся, понимая, что ни по возрасту, ни по своему положению для Тамары не подходит. — Эх, — вздохнул он, — хороший человек Рычагов! Ему бы еще, жену хорошую. Тамара, она, конечно, так, но в то же время и нет, — не сумел прояснить свою мысль старик, затем махнул рукой. — Эх, все равно ты ни хрена не слышишь, да и сказать не можешь. Пойду я, а то еще Геннадий Федорович подумает, будто я за деньгами приходил, — Пантелеич выглянул за дверь и, опасливо косясь на дом, увязая в снегу, подался к забору.

Довольно ловко для своего возраста он перебрался через него, и вскоре его черный силуэт уже замаячил на дороге, расчищенной грейдером.

Те пару глотков водки, которые проглотил Дорогин, пошли ему на пользу, появился аппетит. У дома он нос к носу столкнулся с доктором Рычаговым. Тот вышел на крыльцо отдохнувший, свежевыбритый, еще пахнущий дорогим одеколоном. Одет он был в джинсы и свитер, стоял, держа на правой ладони блюдечко с кофейной чашкой, и курил. Была такая манера у доктора Рычагова — выходить по утрам на свежий воздух и курить.

— Привет, — Рычагов подмигнул Дорогину и тихо добавил:

— Сегодня у меня дел много в клинике, немцы приезжают, «гуманитарку» привезли, придется с ними вечером в ресторан идти.

— Понятно, — шепотом ответил Дорогин.

— Все еще не могу привыкнуть к тому, что, благодаря тебе, богат, — усмехнулся Рычагов, отпивая такой маленький глоток кофе, будто в чашечку было налито крепкое спиртное.

— К этому никогда не привыкнешь.

— Кое-что насчет моей новой клиники уже выясняет — не удержался от того, чтобы похвастаться, Рычагов — сегодня мне и точный ответ дадут.

— Отлично.

— Не пойму я тебя. Другой бы на твоем месте уже был бы далеко, жил в свое удовольствие, а ты до сих пор снег разгребаешь, дом мой смотришь…

— Что, надоел?

— Да нет, не в этом дело, — заспешил с ответом Рычагов, — живи сколько хочешь. Наоборот, с тобой мне спокойнее, ты единственный человек, с которым я могу поговорить начистоту. Не каждому же скажешь, что мы с тобой воровской общак прихватили. А несказанные слова язык жгут, как кипяток.

— С глухонемым поговорить тянет? — сухо рассмеялся Дорогин.

— Вот так-то парадоксы и получаются. Ты один о моих деньгах знаешь. С тобой одним начистоту говорить могу. Даже с ней, — Рычагов кивнул на дверь, — в последнее время ни о чем не могу говорить, так и подмывает рассказать правду.

Сергей молчал, слушал, хоть доктор и сделал паузу, чтобы дождаться ответа. Вообще, в разговорах они часто касались Тамары. Кое о чем Рычагов догадывался, глядя на то, как временами меняется взгляд его странного постояльца. Он понимал, что этот человек горит местью и многие человеческие радости ему сейчас недоступны. Но были ли среди этих недоступных радостей и женщины, Геннадий Федорович не знал.

— Все, я поехал, — Рычагов хлопнул Дорогина по плечу и зашел в дом.

Собрался он быстро: портфель с бумагами, дорогое пальто. Даже здесь, за городом, Рычагов никогда не одевался тепло, а чисто по-городскому — демисезонное пальто, кепка с козырьком, тонкие перчатки. Выглядел он на фоне сельского пейзажа довольно-таки нелепо. Если раньше Геннадию Федоровичу приходилось искать побольше халтур, чтобы заработать деньги, то теперь он избегал их, брался лишь за те случаи, от которых невозможно было отвертеться, когда в его помощи нуждались или же люди, имевшие власть, или же люди Чекана — бандиты.

— Надеюсь, и сегодня все будет хорошо.

— Счастливо.

Дорогина немного удивило, что Тамара не вышла проводить Рычагова до машины.

«Поссорились они, что ли? Из-за чего? И утром как-то странно она с ним разговаривала…»

Сергей проводил взглядом медленно катившуюся к шоссе машину Рычагова и пошел закрывать ворота.

В доме уже повсюду горел свет, хотя на улице стало вполне светло. Дорогину казалось, что он поднялся давным-давно, хотя с того момента, как он скинул с себя одеяло, прошло всего лишь часа полтора, не больше. Тамара уже была на кухне.

Дорогина удивляло то, как эта женщина умудряется привычно чувствовать себя в любой обстановке. Он тоже прожил в этом доме достаточно времени, но все равно ощущал себя здесь чужим. Она же спокойно ходила в халате, чуть схваченном поясом, в изящных кожаных тапочках на босую ногу и, казалось, совсем не замечала холода.

— Привет, — она взбросила руку, уверенная, что Дорогин не слышит ее.

Тот кивком головы поприветствовал Тамару и принялся сам себе готовить бутерброды.

— Да погоди, — остановила его ассистентка доктора Рычагова, — какая разница, готовить мне на одну себя или на двоих? Все равно сил уходит столько же.

Сергей не сопротивлялся. Он сел за стол и принялся вращать колесико настройки радиоприемника. Волна то и дело уходила в сторону.

Тамара, обернувшись, с недоумением посмотрела на него, мол, как может глухонемой настраивать радиоприемник. Дорогин же знал, что делает. Когда вспыхнул красный индикаторный огонек, он снял пальцы с колесика и улыбнулся Тамаре.

— Хитер ты, однако! — засмеялась женщина. — И станцию хорошую выбрал, хотя рок звучит, а не гнусная попса.

Бутерброды исчезли в тостере, и вскоре тот щелкнул, выбросив из сверкающего нержавейкой нутра четыре ровно поджаренных кусочка хлеба. Масло тут же таяло, соприкасаясь с горячими ломтями, подплавлялся по краям и сыр.

— На работу стоит ходить уже потому, что временами случаются отгулы, — говорила Тамара, разливая кофе и нарезая тонкими дольками лимон.

— Ты кем был раньше? — спросила она Дорогина, склонив голову к плечу.

И тут же пододвинула к себе лист бумаги, нарисовала фломастером здание, поверх которого написала «Больница», рядом циферблат часов со странной цифрой "О", возле которой сошлись обе стрелки. Затем сделала движение пальцем, будто бы откручивала стрелки назад, и затем показала на Дорогина, после нарисовала вопросительный знак.