Читать книгу "Замок четырех ветров - Валерия Вербинина"

У Серафимов был пес, которому Эвелина, верная себе, дала кличку Лив. Он охранял наш домик, а кроме того, курятник и небольшой огород на заднем дворе, в котором Эвелина любила возиться в свободное время. Лив был неглупым псом, но присутствие в доме хищника с кисточками на ушах не давало ему покоя. Стоило Ружке появиться в окне, как Лив мчался по двору к этому окну и начинал яростно лаять. Если же она покидала дом, он прямо-таки сходил с ума и всеми средствами пытался добраться до нее. Кончилось тем, что его посадили на цепь, но он так и не унялся и каждое появление рыси в поле его зрения встречал хриплым лаем. Мало-помалу шум, который он производил, начал всех раздражать, и естественно, что Эвелина больше винила Ружку как причину этого шума, а я – ее пса, который не мог оставить мою рысь в покое. Из-за этого отношения между нами и Серафимами стали немного натянутыми, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не вмешались небеса.

Август выдался жарким, одна за другой шли грозы. Я была на рабочем месте, Лихотинский отпросился у начальства и ушел к жене, которая ждала ребенка и очень волновалась. Гофман, позевывая, читал немецкую газету, потом принялся за русскую. Крумин считал деньги в кассе. С дождя зашел пастор Тромберг, сложил свой большой черный зонт и сказал, что хотел бы купить марки. На нем был черный непромокаемый плащ, который блестел, как шкура какого-то странного животного. Гофман начал на немецком какую-то вежливую фразу насчет погоды и того, что пастор бесстрашный человек, раз рискнул выйти из дома, но тут снаружи что-то ослепительно сверкнуло, озарив ярчайшим светом все уголки почтового отделения. Я почувствовала, как подо мной слегка подрагивает пол, и гром загрохотал так жутко, так неистово, что я решила, что сейчас оглохну. Ружка вскочила и забралась под мою конторку, я видела, как блестят ее глаза.

– Что? Что случилось? – твердил Крумин, вцепившись в свой стол.

Он переживал момент паники, когда человек словно прикипает к месту и не может пошевелиться.

– Как близко гремит, – спокойно промолвил пастор, снимая свое пенсне и протирая стекла платком. – Может быть, молния попала в телеграфный столб?

У Гофмана оказалось больше присутствия духа, чем у меня и Крумина. Он подошел к двери и распахнул ее. Снаружи лил дождь, но сквозь его пелену была видна цепочка телеграфных столбов, которая заканчивалась возле нашего отделения.

– С теми столбами, которые я вижу, вроде бы ничего не случилось! – крикнул Гофман, поворачиваясь к нам.

Дверь во внутреннее помещение распахнулась, и оттуда выбежали Серафим и мой отец. В первое мгновение я даже не узнала лица Джона Ивановича: так оно было искажено тревогой.

– В наш дом ударила молния! – крикнул мой отец, предваряя любые расспросы. – А его семья там…

Я похолодела.

– Нил Федорович, вы остаетесь за главного! – распорядился Джон Иванович. – Простите, господа, но обстоятельства…

– Я могу пойти с вами, – предложил Гофман.

– Благодарю вас, но мы справимся сами. По крайней мере, – добавил Джон Иванович, – я очень на это надеюсь…

Он вместе с моим отцом скрылся во внутреннем помещении, где имелся отдельный выход для служащих. Пастор надел очки и повернулся ко мне.

– Дайте мне четыре копеечные марки, пожалуйста… Благодарю вас.

Я взяла деньги, положила их в кассу и умоляюще покосилась на Крумина.

– Идите, Анастасия Михайловна, – вмешался Гофман. – Все равно, какие сейчас посетители?

И я выбежала наружу, даже не поблагодарив его за вмешательство, а Ружка последовала за мной.

Не знаю, что я ожидала увидеть… Меня поразило, что наш дом по-прежнему стоит на месте и не обратился в груду развалин. Потом уже мне сказали, что крыша с одной стороны была черной, как сажа – наверное, оттуда и начался пожар.

Лив на цепи метался и скулил во дворе. Моего отца я нашла в одной из комнатушек. Тут же находился Джон Иванович, который успокаивал жену и детей, а в углу стояли слуги – его лакей и приходящая служанка из деревни, которые жались друг к другу от ужаса, хотя раньше не слишком ладили между собой.

– Я даже не успела ничего понять! – кричала Эвелина. – И вдруг грохот! И меня отбросило куда-то… Кажется, я даже потеряла сознание! Но хорошо, что дом не загорелся! От удара молнии бывают такие пожары…

Ружка негромко зарычала. Я подняла голову и увидела, как надо мной на потолке растет огненный цветок.

– Горим! – закричала я.

Нужно было срочно принести воды. Неменек был близко, но все равно, что за тридевять земель. Пока мы будем таскать ведра, все сгорит! И даже дождь кончился.

– Детей, детей спасайте! Вещи! Господи, что с вещами-то делать… Кошки! И Лив во дворе привязан! И мой курятник, мой огород…

Служанка бросилась спасать кур и Лива, слуга кинулся наверх – собирать вещи.

– Куда ты, дурак, – закричал отец, – чердак уже горит! Не глупи!

– Мое жалованье там! – хрипло отозвался слуга. – Все деньги…

– Джон, выноси детей! – распоряжалась Эвелина. – Я за вещами… Спасайте, все спасайте, пока можете! Настасья! Не стой столбом!

Отец побежал в свою комнату, я бросилась к себе, вытащила чемодан и принялась лихорадочно закидывать в него вещи. Ружка вертелась вокруг, но не мешала. Деньги, документы, книги, одежда, немногие предметы, которыми я успела обзавестись – например, зеркальце, купленное в местной лавке… Сообразив, я стащила с постели белье и тоже затолкала его в чемодан. В носу уже начало щипать от дыма.

– Ружка! За мной!

Мы с отцом столкнулись у выхода, кошки Эвелины бежали за нами. Я распахнула дверь, и мы все вместе протиснулись наружу.

Крыша уже полыхала. Дети рыдали в голос, собравшись вокруг Серафима. По двору метались куры, которых служанка выпустила из курятника.

– Ты все взял? – спросила я. – Ничего не забыл?

Отец поставил на землю свои два чемодана – те самые, с которыми он приехал сюда – и горько усмехнулся.

– Можешь быть спокойна, Настя. Я ничего не забыл.

Я поискала взглядом слугу, но он стоял в стороне, прижимая к груди узелок с вещами, словно окаменел. Одна прядь волос у него немного обгорела. Служанка бегала по двору, пытаясь собрать кур, и с ужасом косилась на пылающий дом.

– А где Эвелина? – спросила я.

Джон Иванович обернулся ко мне.

– Она в доме. Не хочет оставить там ни одной вещи.

– Да она же сгорит там!

Бросив чемодан, я побежала обратно в дом, но половицы возле двери уже полыхали, и я не рискнула входить.

– Эвелина! – истошно закричала я, мечась вокруг дома. – Эвелина!

– И нечего тут кричать, – прозвенел ее голос из окна, возле которого я стояла. – Держи!

И прежде чем я успела опомниться, она передала мне в окно стопку тарелок.