Читать книгу "Воздаяние храбрости - Владимир Соболь"

– Ты же знаешь, что арестовали Александра Сергеевича Грибоедова, секретаря Алексея Петровича. Его привезли с фельдъегерем в феврале и допрашивали именно по этому делу. Подозревают, что бунтовщики именно через него входили в сношения с Алексеем Петровичем.

Валериан фыркнул.

– Бунтовщики, ха! Простояли полдня, поморозили людей без толку да разбежались при первом же залпе. Да с двумя гвардейскими батальонами можно… Я-то ведь помню!..

Он неожиданно замолчал, а потом, уже спокойней, добавил:

– Я слишком хорошо это помню, Софья. И потому думаю, что нельзя… Нельзя выводить армию на улицы, площади. Армия должна стоять на границах. Мы должны оберегать, защищать. А указывать, кто и как должен править, вовсе не наше дело.

Софья улыбнулась и послала мужу поцелуй через комнату.

– Если бы все думали точно так же, как ты. Но слишком много людей сейчас не желают заниматься своим прямым делом. Те, кто остался на площади, у Сената, конечно, мальчишки. Но за их спинами все угадывают людей весьма и весьма серьезных.

Валериан развел руки и склонил набок голову.

– Зачем угадывать, Софья? Их вывели на кронверк Петропавловской крепости. Полковник Муравьев-Апостол, командир Черниговского полка, полковник Пестель, командир Вятского. Я слышал, что замешан был еще полковник Генерального штаба.

– Да, Сергей Трубецкой. Мы встречались и даже как-то танцевали вальс на одном из балов. Но эти фигуры опять не самые видные. То есть они видны всем и скрывают тех, кто куда как солиднее. Граф Милорадович…

Лицо Мадатова просветлело, он прервал княгиню на полуслове.

– Помню его. Видел и слышал о нем еще на Дунае. История у него была смешная с дочкой одного боярина в Яссах. Вся армия потешалась над тем, как она сострунила эдакого молодца. Он тогда уже был генералом, командовал корпусом при фельдмаршале Михельсоне. Потом видел его под Лейпцигом. После уже встречались в Париже, у Воронцова. Славный был человек, храбрый до отчаянности. Две вещи любил он в жизни – драку и женщин. И надо же – пуля от какого-то штатского, в спину!..

Валериан замолчал, и на лоб его снова набежали морщины. Софья Александровна поняла, что муж видит в памяти Милорадовича, каким встретил его почти четверть века тому назад, и не торопилась продолжать разговор.

– Да, какой-то отставной поручик, – начала она, выдержав пристойную паузу. – Каховский некто. Его также повесили в числе тех пятерых. Но думаю, что пистолет Каховского сослужил графу немало. Оборвал жизнь, но сохранил честь. Ведь это именно он заставил всю империю присягать Константину. Да, дорогой мой, именно он, граф Милорадович, генерал-губернатор Петербурга, командир гвардейского корпуса. Мне рассказала историю сама императрица.

– Какая? – осторожно спросил Мадатов.

– Конечно же, вдовая. Конечно, она, Елизавета. При дворе нынешнего императора мне места нет.

– Ты была с ней до самой смерти?

– До последнего вздоха…

Теперь она замолчала, и уже Валериан сидел, присмирев, даже сдерживая дыхание, чтобы не мешать жене вспоминать царственную подругу.

– Доктора ведь так и не сумели определить, от чего она угасает. Но я убеждена, что она просто не хотела более жить. Она понимала, что при новом режиме ей не оставят даже скромного уголка. Прекрасные времена Александра Благословенного оборвались, закончились. Я говорила тебе, что время героев прошло. Надвигается эпоха людей послушных и обязательных. Тех, кто умеет понимать мысли, а еще пуще – угадывать чувства…

– Кого же? – спросил Мадатов, не без смущенной робости.

– Конечно, его. Разумеется, его одного. Теперь в России будет только одна воля – императора Николая. Мы столкнулись с ним в коридоре Зимнего. Я присела и поклонилась. Он прошагал мимо, не изволив даже кивнуть. Этот маршевый шаг; стальной стержень там, где у других позвоночник; оловянные глаза, каждый с чайное блюдечко… Бр-р… – Софья Александровна передернула плечами. – Не мудрено, что бедный Милорадович рискнул попробовать отодвинуть почти неизбежное.

Валериан нахмурился. Он точно опять окунулся в промозглый, слякотный Петербург, каким тот запомнился ему страшной мартовской ночью начала нового века. Другим этот город он уже и представить себе не мог. Он был благодарен Петербургу за поворот в его судьбе, но не любил его и хотел бы держаться как можно дальше от его рек, площадей, набережных, дворцов, от людей, что населяли громоздкие и пышные особняки. Странная публика, разряженная, праздная толпа, чьим центром, единственным и реальным смыслом существования был императорский двор, а успех жизни, или, напротив, ее провал измерялся расстоянием до караула кавалергардов, поста, охранявшего вход в покои первой семьи империи. Главной же наукой, которую считали достойной внимания столичные господа, была «пфификология», до тонкостей разработанная. Валериан вспомнил громадную фигуру генерал-губернатора Петербурга, каким он запомнил его той мартовской ночью[18], и – усмехнулся. Милорадович, очевидно, хотел повторить успех фон Палена, но просчитался. Каждому свое: кому возводить на престол императоров, кому водить полки под картечь и пули да ухлестывать за молоденькими женщинами в перерывах между сражениями.

Между тем Софья Александровна продолжала:

– Александр был очень недоволен Алексеем Петровичем, не любил его, опасался. Думаю, что те же чувства он испытывал и ко всем, кто его окружает. Указы о награждениях он подписывал не скупясь. Что, в самом деле, для такого государства один лишний орден! Пусть даже пять. Но производство, друг мой, дело другое. С каждым новым чином ты поднимаешься выше, входишь в более узкий круг. Вопрос в том – захотят ли пустить тебя в него те, кто уже там удобно расположился.

– Пока я вижу, что нет, – мрачно заметил Мадатов.

– Пока – нет, – согласилась с ним Софья. – Те люди, что пришли в Зимний вслед за нынешним императором, не хотят ни Алексея Петровича, ни нас с тобой.

– Я тоже не желаю их видеть, – буркнул Валериан.

– Я имела в виду оба смысла. Они не пустят нас в Петербург, но они не подпустят тебя и к власти.

– Власть! – усмехнулся Валериан. – Да у меня здесь в каждой провинции власть такая, что и не снилась этим «пфификам» в Петербруге. Пфифики!

Последнее слово он произнес с удовольствием, словно выплевывал на пол всю горечь, накопившуюся во рту.

– Пока, – мягко, но уверенно поправила его Софья. – Ты властвуешь, управляешь до тех пор, пока тебе дано это право. Но эти же, как ты назвал их, пфифики в любой момент могут решить, что тебя следует заменить, что другой человек на твоем месте будет им куда как полезнее.

– Как заменить? – растерялся Валериан. – Где они найдут лучшего?

– Они и не будут искать. Ты храбрый человек, храбрый почти до отчаянности. Ты опытный генерал – водил полки и дивизии в десятки сражений. Ты… – она немного помедлила, – мудрый правитель. Ты знаешь страны, которыми управляешь, ты говоришь на одном языке с каждым из обитателей закавказских провинций, ты понимаешь, что хочет любой хан, бек, белад, купец, ремесленник и крестьянин. Ты установил здесь мир и порядок. И даже женщина с золотым блюдом на голове может пересечь Карабах без всякой охраны.