Читать книгу "Здесь вам не Сакраменто - Анна и Сергей Литвиновы"

– Ладно, оставь, – махнул рукой Королёв, и Владик положил ему на стол эскизы и пояснительную записку с расчётами.

Но продолжения у разговора не было. Вскоре Никита Сергеевич коснулся этой темы в своей речи, где нагородил сорок бочек арестантов, из чего было решительно непонятно, принимает ли он американское предложение лететь на Луну совместно или от него отказывается.

А 22 ноября 1963 года – прошло всего два месяца после его выступления в ООН – по всем каналам прогремела ужасная весть: молодой, красивый президент Кеннеди убит в Далласе.

И первое, помнится, что подумал тогда, узнав об убийстве, Владик: «Значит, на Луну мы вместе с американцами не полетим».

Так и случилось. Новый президент, Джонсон, о сотрудничестве с СССР в космосе не заговаривал. Хрущёв, как стало известно задним числом, в принципе готов был договариваться о совместной экспедиции. Но его, последнего романтика межзвёздных путешествий, меньше чем через год сняли со всех постов.

А ещё спустя пять лет американцы полетели на Луну одни.

1984 год

Юрий Владиславович Иноземцев

Опубликовать свои правдивые заметки о советском космосе, навеянные рассказами отца, матери, а также дяди Радия, молодой журналист Юра Иноземцев в те годы, разумеется, не мог даже мечтать.

В ту пору каждый номер любой газеты или журнала – да и прочей печатной продукции, включая театральные программки – в выходных данных сопровождался неприметным знаком, например, ИБ34568. Это было личное клеймо одного из тех людей, само существование которых в Советском Союзе являлось государственной тайной, но которые тщательнейшим образом штудировали каждое печатное слово и не пропускали ничего секретного или политически не выдержанного. Впрочем, редакторы и редколлегии всех изданий и сами не доводили до греха, дули на воду и собственноручно вымарывали всё мало-мальски острое или сомнительное. Все знали, как пострадал главный редактор одного из молодёжных журналов. Стал он печатать с продолжением научно-фантастический роман современного и вроде бы прогрессивного американского автора Артура Кларка. Казалось бы, что может быть более невинным? Экипаж космонавтов – американцы, русские – летит на Юпитер на корабле «Алексей Леонов». Однако вскоре печатание романа на полуслове прервали. Читателям быстренько сообщили, на одной страничке, чем дело кончится. Главреда втихую сняли – хорошо ещё, из партии не исключили, строгим выговором отделался. А дело было в том, что советским астронавтам подлец-американец втихую дал фамилии наших диссидентов, большинство из которых сидело в лагерях: Орлов, Марченко, Ковалёв, Якунин. Оправдания главного редактора, что он «вражьих голосов» (то есть заграничных радиостанций, вещающих на Советский Союз) сроду не слушал, поэтому ни о каких диссидентах понятия не имеет, действия не возымели. Ответственный товарищ был уволен.

Вообще сейчас трудно себе даже представить, насколько те нравы, всего-то тридцатилетней давности, отличались от нынешних. Например, тогда Юрин отец, Владислав Дмитриевич Иноземцев, оставляя машину на улице, должен был снять с неё «дворники» и зеркало заднего вида, иначе, вернувшись, даже через полчаса, он рисковал этих своих богатств недосчитаться.

То были времена, когда монументальные объявления «Мест нет» (для гостиниц) и «Пива нет» (для буфетов и столовых) во множестве исполнялись золотом, на камне и мраморе и использовались повсеместно. Пожалуй, даже не было на территории Страны Советов отеля, где подобное уведомление не висело бы на постоянной основе. (Пиво в буфетах ещё случалось.)

То были времена, когда перед любым выездом за границу, даже в братскую социалистическую Болгарию, кандидатуру соискателя должны были утвердить в администрации и парткоме предприятия, а также в райкоме партии и на комиссии старых большевиков.

Но то были также времена молодости, любви и первых трудовых и творческих успехов: «Начало было так далёко, так робок первый интерес…»

В восемьдесят третьем Юрочка закончил журфак. Последние курсы он подрабатывал и много печатался. Гонорарами советская пресса своих работников не обижала. Можно было даже не состоять нигде в штате, не получать гарантированной зарплаты, но, если ты не ленился и много писал, денег тебе хватало и на хлеб с маслом, и даже на выпивку. А все остальные блага в Советском Союзе достать было невозможно или сверхтрудно (как, к примеру, личный автомобиль или кооперативную квартиру). Либо они, напротив, являлись практически бесплатными (такие как лечение, билеты в театры или отдых и экскурсии по профсоюзным путёвкам: за сущие гроши Юра побывал в Киеве и Пицунде, Риге и Сигулде, Ташкенте и Самарканде, Пскове и Михайловском).

Поэтому нелегко заработанные деньги он тратил в основном на еду и рестораны. И ещё снимал для себя крошечную, но двухкомнатную квартиру в панельной башне неподалёку от метро «Свиблово» – в квартире на Ленинском прочно обосновались мама с отчимом, а в калининградской хрущёвской «двушке» проживал отец с мачехой Мариной. Он же был взрослый, самостоятельный человек, выпускник университета. Мог себе позволить ежемесячно семьдесят рублей, примерно треть месячного заработка, отдавать за жильё.

По части трудовых успехов Юра подвизался сразу во многих тогдашних средствах массовой информации. Очень нравился ему двенадцатиэтажный небоскрёб с аршинными буквами «ПРАВДА» на крыше, напротив Савёловского вокзала. В нём с первого этажа до последнего сплошь располагались журналы и газеты, печатавшиеся в главном партийном издательстве «Правда», и от каждого из них молодое дарование охотно посылали в командировки и очень неплохо платили. Всего здесь было с десяток разнообразнейших изданий, суммарный разовый тираж которых составлял едва ли не двадцать миллионов экземпляров.

Двенадцатый этаж занимал, к примеру, сатирический журнал «Смехач». На четвёртом помещался иллюстрированный журнал «Красный огонёк», пятый занимали издания для женщин: «Ударница» (для горожанок) и «Колхозница» (для селянок). Имелся также профессиональный журнал «Работник советской печати» и иллюстрированный молодёжный, выходивший два раза в месяц, «Рабочая смена». А неподалёку, всего в трёх остановках на троллейбусе (метро в те края тогда не провели), находился ещё более высокий офисный билдинг с буквами на крыше «МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ», где кучковались издания, принадлежавшие Центральному комитету комсомола и потому имеющие молодёжную тематику. Там были редакции: «Техника для молодёжи» (которая столь несчастливо напечатала роман Кларка), «Юный ботаник», «Комсомольская учёба» и «Юный коммунист», и ещё как минимум два десятка изданий разной степени востребованности. Тиражи каждого из вышеупомянутых журналов колебались от (в самом худшем случае) тридцати тысяч экземпляров до трёх миллионов. Поэтому на гонорары они не скупились. И если ты овладевал стилем соответствующего издания и мог с изяществом обходить самые острые темы (но при этом порой демонстрировать хотя бы видимость остроты), дело твоё было в шляпе. Очерки твои, корреспонденции и даже рассказы находили изрядный спрос.

Но требовалось, конечно, большое искусство, чтобы освоить правила тогдашней игры: о чём можно говорить, о чём категорически нельзя, на что разрешено намекать достаточно прозрачно, а о чём лучше упоминать туманно и экивоками. К примеру, запрещалось, даже в лёгкой форме, где бы то ни было говорить о нехватке продуктов питания (которая к началу восьмидесятых стала практически повсеместной). Так, возбранялось даже в беззубом юмористическом рассказе для журнала «Смехач» писать: «бутерброд с колбасой» – чтобы не возбуждать ненужные аллюзии. Но возможно было: «Бутерброд с килькой». Налагался запрет на вопрос, почему нет в продаже джинсов или модной обуви – однако в то же самое время почему-то можно было освещать дефицит, скажем, туалетной бумаги или обоев. Разрешалось публиковать даже фельетоны о неаккуратной работе железной дороги и опоздании пассажирских поездов, но категорически не позволялось упоминать о любых недостатках в работе милиции, не говоря уж о преступлениях, например, о том, как менты обирают пьяных в вытрезвителях. Исключалась всяческая криминальная хроника. Хотя написать о каком-либо одиночном преступлении было можно – после десятков согласований с инстанциями. Впрочем, злодеяния, доступные для описания, тоже выбирались чрезвычайно придирчиво. Категорически нельзя было писать об убийствах, особенно совершённых маньяками типа Чикатило, а также об изнасилованиях, разбое, бандитизме. Дозволялось говорить о хулиганке – даже пьеса шла в Театре сатиры под названием «По двести шестой» (двести шестой была статья в Уголовном кодексе, карающая злостное хулиганство). Хорошо проходили в печать приписки и прочие злоупотребления работников торговли, а также взятки. Однако и речи не могло идти, чтобы описываемые преступления были крупными. А также, чтобы замешаны в них были партийные и советские руководители любого ранга.