Читать книгу "Дурман-звезда - Владимир Прягин"

Ясень вспоминал, как два года назад впервые подсунул жеребенку высушенный фиалковый корень с кусочком мяса. Не от большого ума, естественно. Просто краем уха услышал, что именно так начинают готовить боевых скакунов. Откуда ж ему было знать, что процесс это долгий и кропотливый, требующий к тому же присутствия гильдейского мастера, который отличается от обычного конюха, как краснодеревщик от плотника. И фиалковый корень с мясной добавкой – отнюдь не единственное, хоть и обязательное условие. В общем, через пару дней отец обратил внимание, что с жеребенком что-то не так, а когда выяснил, в чем причина, схватился за голову и выдал такой загиб, что даже лошади засмущались.

Ясень тогда подумал, что его просто прибьют на месте. Но отец кое-как сдержался. Вызвал старого знахаря, который с жалостью поглядел на коняшку и сказал, что изменения уже начались, хотя обычно на это требуются недели. А поскольку мастера рядом нет, и контролировать перерождение некому, жеребец околеет максимум через день. Единственный способ ему помочь – прикончить сразу, чтобы не мучился.

Но Ясень решил, что скорее прикончит самого знахаря, и отправился на конюшню. Он сидел там трое суток подряд, изредка забываясь тревожным сном, а сестренка Пчелка приносила ему поесть и стояла рядом, хлюпая носом. Но Ясень отсылал ее прочь и снова дотрагивался до спины жеребенка, умоляя принять частичку жизненной силы.

Иногда он начинал бредить. Ему казалось, что над несчастным конем клубится лиловый дым. Ясень тряс головой, пытаясь отогнать наваждение. Краски вокруг обретали невыносимую резкость, потом расплывались и перетекали друг в друга. Шерсть у гнедого жеребенка словно обуглилась – стала черной с седым оттенком. Конь лежал на боку, не в силах приподнять голову, а глаза цвета спелой сливы с каждым часом бледнели, пока не погасли совсем. И тогда Ясень, который после трехдневного бдения был уже слегка не в себе, заорал так громко, что лиловый дым испуганно колыхнулся и закрутился вокруг, как призрачная метель. Потухшие глаза коня вновь открылись, а в их глубине зажегся злой багровый огонь.

Знахарь долго не мог поверить, что жеребенок выжил, а трансформация протекает даже быстрее, чем ей положено. Старик качал головой и смотрел на Ясеня с осуждением, как будто тот обманул его в лучших чувствах. Ясень, впрочем, тоже с тех пор относился к бородатому ведуну без малейшего пиетета.

Жеребенок, превратившийся в жутковатого зверя, старика и вовсе терпеть не мог. Особенно на первых порах – при каждой встрече хрипел и скалился не хуже степного волка. Помнил, наверно, что ведун предлагал с ним сделать. Знахарь бледнел и переходил на другую сторону улицы. Ясеня это весьма забавляло, пока отец не сделал ему внушение. Пришлось объяснить коню, что надо сдерживать чувства.

– Ладно, Черный, – сказал Ясень, – веришь ты или нет – твое дело, но завтра мы выезжаем. Давай отдыхай.

Он вышел с конюшни и направился к дому. Под ногами шелестели жухлые листья. Вроде бы только вчера собрали целую кучу, а ночью поднялся ветер и опять засыпал весь двор. Крыльцо у входа тоже не мешало бы подмести. Оно обиженно скрипнуло, когда Ясень поднимался по деревянным ступенькам.

– Ясень, – позвала матушка. – Иди, обедать пора.

Она выглядывала из кухни – простоволосая, в скромном домашнем платье и с полотенцем через плечо. Говорила негромко – Ясень вообще не помнил, когда она в последний раз повышала голос. Это отец в минуты гнева ревел, как раненый бык, наливался дурной кровью и поминал полуночных тварей. Домочадцы прятались по углам, чтобы не попасть под раздачу, и только матушка нисколечко не пугалась – садилась за стол, подпирала ладошкой щеку и говорила: «Развоевался». Отец спотыкался на полуслове, а потом, надувшись как обиженный карапуз, шел к заветному шкафчику. Там что-то звякало, и слышалось характерное бульканье.

– Иду, – сказал Ясень.

Матушка кивнула и вернулась на кухню. Оттуда доносился аромат свежей выпечки, к которому примешивался тонкий медовый запах. Ясень подошел и приоткрыл дверь. Противень с пирогом скромно остывал на печи, а на большом столе были разложены фиолетовые цветы – аккуратно, ровным слоем, словно живая скатерть. Их собрали вовремя, до полудня, поэтому они не завяли и продолжали мерцать. Матушка с Пчелкой стояли рядом и любовались, а старая Веста – кухарка, экономка и няня в одном лице, – выбрав один цветок, разглядывала его на просвет, принюхивалась и задумчиво шевелила губами. Прикидывала, как лучше делать настойку. Заметив Ясеня, матушка махнула рукой:

– В комнату – не сюда.

– Понял, понял. Я просто глянуть.

В столовой казалось, что уже наступили сумерки. Старая яблоня росла напротив окна, заслоняя свет. Ветки мерно покачивались, шевелились, как узловатые пальцы. Отец задумчиво вышагивал вдоль стола. Заметив Ясеня, приостановился и хмыкнул. Выдержал паузу, потом, наконец, сказал утвердительно:

– На поле ездил.

– Ездил.

– Понятно.

Ясень несколько удивился. Он ожидал, что реакция будет более бурной.

– Решил старика позлить напоследок?

Вопрос был, в общем-то, риторический, и Ясень только пожал плечами.

– Дурак, – сказал отец. – Сколько раз говорил – не трогай его. Он такие вещи не забывает. Думаешь, дедушка безобидный, только и может, что травку собирать, да Мирку хворостиной лупить? Жаль, ты его лет двадцать назад не видел…

Отец замолчал и нахмурился, как будто вспомнил что-то малоприятное. Потом махнул рукой:

– Ладно. Здоровый лоб уже, сам теперь разбирайся. Все равно ведь стоишь и не слушаешь ни хрена. Только и ждешь, как бы завтра побыстрей наступило. Готов себя показать, герой?

– Готов, – сказал Ясень, внутренне подобравшись.

– Уверен?

– Проверь.

Они застыли, впившись друг в друга взглядом, но это длилось всего секунду. Потом отец ухмыльнулся и сказал:

– Проверю, а как же. Ну-ка…

Он шагнул к шкафчику и достал бутылку красного рома. Плеснул в два стакана.

– Света без пепла.

Жидкость обожгла горло. Ясень едва не закашлялся, но сдержался. Родитель одобрительно хмыкнул.

– Вижу-вижу, наш человек, – он быстро разлил еще по одной. – Веришь ли, Ясь, завидую тебе белой завистью…

Ясень верил. Он и сам порой удивлялся, как отец с его буйным нравом столько лет продержался в этой дыре. Будь его воля, глава семьи до сих пор носился бы с клинком наголо от моря до моря, сшибаясь с дикарями на побережье и с бунтовщиками в предгорьях. Да и семьи никакой бы не было, скорее всего. Но судьба распорядилась иначе.

Бравый вахмистр королевских драгун был ранен в битве у Багровых Утесов. Это произошло на глазах у юного короля. Его величество, который и сам предпочитал помахать мечом, вместо того чтобы читать отчеты о налогах и урожаях, лично повесил вахмистру медаль на шею и пожаловал потомственное дворянство. Перед драгуном открывались блестящие перспективы, но ранение оказалось слишком серьезным. Несколько месяцев он едва мог подняться. Потом кое-как оправился, но при ходьбе заметно хромал и, что самое страшное, не мог больше долго удерживаться в седле.