Читать книгу "Полет мотылька - Алексей Калугин"

Артем удивленно посмотрел на отца.

– А что, собственно, тебя интересует?

Геннадий Павлович приподнялся на локте.

– В четверг я встречался с друзьями… Ты ведь помнишь Юлия Никандровича Коптева? – Артем молча кивнул. – Его лабораторию подключили к выполнению программы генетического картирования. И даже пообещали закупить новое оборудование…

Геннадий Павлович внезапно умолк, чувствуя, что не может четко сформулировать те сомнения, что возникали у него, когда он в очередной раз мысленно прокручивал в голове разговор с друзьями. Алекс даже не пытался скрыть агрессивного неприятия новой национальной программы, но мотивы его оставались для Геннадия Павловича туманными, а доводы Петлина казались всего лишь игрой слов, иногда – удачной, иногда – не совсем. В замечаниях, что отпускал Анатолий, чувствовалась затаенная нервозность, причину которой Геннадий Павлович также не мог понять. И даже радость Юлика, которому наконец-то представилась счастливая возможность восстановить работу лаборатории, казалась не до конца искренней, – как будто его все же мучили сомнения, но он не хотел, чтобы кто-то о них догадался. Быть может, он даже рассчитывал на то, что друзья помогут ему избавиться от недобрых предчувствий, но, увы, этого не произошло. Чем больше думал об этом разговоре Геннадий Павлович, тем явственнее становилось ощущение, будто что-то было в тот вечер не так, – не так, как обычно. Но что именно?..

– Так что там у тебя? – нетерпеливо спросил Артем.

Подумав еще пару секунд, Геннадий Павлович махнул рукой.

– Ничего… Это я так… Просто подумал…

– О чем? – Артем большим пальцем поправил на плече ремень сумки.

– Да нет, ни о чем, – Геннадий Павлович постарался придать лицу беззаботное выражение и даже изобразил нечто похожее на улыбку.

Артем безразлично дернул плечом, – мол, как знаешь, – но, взявшись за дверную ручку, все же еще раз посмотрел на отца. Геннадий Павлович сделал вид, что не заметил его взгляда, и Артем вышел из комнаты. Сухо щелкнул дверной замок, и Геннадий Павлович расслабленно откинулся на подушку. У него было такое чувство, словно ему чудом удалось избежать опасности; пока еще непонятная и неопределенная, она не становилась от этого менее жуткой. Что-то зловещее висело в душном, застоявшемся воздухе. Форточка была открыта – следовательно, странное ощущение могло проникнуть в комнату извне. Что происходило вокруг? Что происходило с этим городом, название которого никогда не определяло сути, в душе которого было намешано столько всего самого разного, порой совершенно несочетаемого, в диких, несусветных пропорциях, что, когда задумываешься об этом, становится странно, почему он до сих пор стоит? И это с самого утра! Представить страшно, что за процессы будут проистекать в атмосфере ближе к вечеру.

Геннадий Павлович чувствовал себя так, будто всю ночь пролежал, не сомкнув глаз. Голова – словно ватой набита. Именно ощущение этой ватной бесформенности и мягкости не давало возможности собраться с мыслями и начать наконец что-то делать. Казалось, достаточно сделать самое незначительное, лишенное какого-либо смысла движение – просто чуть приподнять кисть левой руки или повернуть голову, – и это приведет к тому, что тело медленно сдвинется с места и поплывет, подобно зыбкому облаку, влекомому едва ощутимыми токами воздуха. От одной только мысли об этом к горлу подкатывал вязкий комок кисловатой тошноты.

Геннадий Павлович попытался избавиться от наваждения, подумав о чем-то хорошем. Самым приятным воспоминанием за последнее время была встреча в «Поджарке», мысль о которой хотя и грела душу, но не вселяла покоя и уверенности. И виной всему – Геннадий Павлович упорно не желал себе в этом признаваться, но так оно и было – разговор о программе генетического картирования. Или – генетической чистки. Юлику не понравился этот термин, но, кажется, даже он разок употребил его. Странный какой-то разговор получился – рваный, неопределенный. Когда Геннадий Павлович пытался припомнить его во всех подробностях, ему начинало казаться, что каждый говорил меньше, чем знал. Или меньше того, что хотел сказать, – это касалось в первую очередь самого Геннадия Павловича. К тому моменту, когда Геннадий Павлович вошел в кафе, странная атмосфера уже окутывала столик, подобно кокону, не видимому для глаз, но ощутимому всеми фибрами души. И дело было даже не в словах, что были или не были произнесены. Тон встрече задавала некая неопределенная напряженность, – не в общении, а в желании понять друг друга. Все равно как если бы разговор происходил у кровати безнадежно больного. Близкие друзья и родственники, пришедшие навестить его, быть может, в последний раз, стараются вести себя раскованно и непринужденно, – говорят о пустяках, натянуто улыбаются, строят планы о том, куда они все вместе махнут, когда больной встанет на ноги. И при этом все, включая самого больного, знают, что он обречен. Так зачем же они делают вид, что все в порядке? Кому от этого легче? А никому! Просто людям всегда, в любой ситуации удобнее оставаться в рамках обычного поведения. Тем самым они бессознательно пытаются убедить себя в безусловной стабильности своего существования. Что может со мной случиться, если день прошел так же, как вчера? Я шел обычным путем, встречался с хорошо знакомыми мне людьми, говорил с ними на привычные темы. Кажется, я даже не сделал сегодня ни одного лишнего движения. Все было так же, как вчера, а завтра все будет в точности, как сегодня. И так – изо дня в день, из года в год. Сохранять стабильность собственного положения в пространстве – вот главная заповедь для того, кто хочет жить вечно!

Чувствуя, что лицо начинает покрываться испариной, Геннадий Павлович приподнял руку, чтобы провести ладонью по лбу. И в тот же миг его вновь захлестнуло тошнотворное ощущение не то полета, не то бесконечного падения в бездну. Продолжив уже начатое движение руки, лишь слегка изменив направление, Геннадий Павлович скинул с себя одеяло, да так и остался лежать на спине, вытянув руки вдоль туловища и глядя в потолок. Большое серое пятно в левом дальнем углу осталось после того, как прорвало трубу отопления у соседей сверху. Поперек потолка проходит трещина шириною в два пальца. Пенсионер Сивкин, в комнату которого тянется потолочная трещина, твердил, что все дело в том, что дом строили на скорую руку, да к тому же не настоящие рабочие, а стройбатовцы. Спустя год после сдачи дом начал оседать, вот по нему и прошли трещины. Еще год-другой – и дом вовсе завалится, похоронив жильцов под руинами. Ну так то ж Сивкин, – если его послушать, можно решить, что конец света уже наступил, только никто этого не заметил. Впрочем, Геннадию Павловичу и самому трещина не нравилась. Он раз пять пытался замазать ее, но штукатурка неизменно осыпалась с этого заколдованного места.

Как ни странно, тупое, бессмысленное созерцание потолка позволило Геннадию Павловичу обрести душевные силы для того, чтобы вновь окунуться в реальность. Медленно, боясь снова почувствовать тошноту, причиной которой были не проблемы с пищеварением, а странные процессы, протекавшие в голове, Геннадий Павлович сначала чуть приподнялся, затем оперся на руки и наконец сел на кровати. Проведя ладонями по бедрам от пояса до коленей и обратно, Геннадий Павлович понял, что обрел прежнюю уверенность в себе и своем теле. На здоровье он не жаловался, – спасибо сеансам энзимотерапии, которые он в свое время удосужился пройти. Хотя, помнится, многие тогда отговаривали – дело, мол, новое, непроверенное, неизвестно, чем все это обернется лет через десять. И кто же оказался прав? Геннадий Павлович не без самодовольства похлопал себя ладонью по груди. Вот он, пятьдесят два годика от роду, а выглядит не старше тридцатилетнего. Если и есть у него проблемы, так только с зубами, – старые пломбы понемногу выпадают, а на то, чтобы новые поставить, денег нет.