Читать книгу "Быстрее молнии. Моя автобиография - Усэйн Болт"

Когда я побежал, все изменилось. Я начал двигаться – и быстро. Я видел, как приближаются другие бегуны, когда гладко вошел в поворот, как Дон Кворри, и достиг максимальной скорости. И после этого я уже не мог объяснить, что произошло в течение последующих нескольких секунд, потому что сам ничего не понял. Мне показалось, что какая-то сила толкала меня по беговой дорожке, как будто ракетные ускорители были приделаны к моим ботинкам. Несмотря на мой странный стиль бега с откинутой головой и высоко поднятыми коленями, я обгонял всех, пока в поле моего зрения не осталось ни одного атлета, только финишная черта. И тут меня озарило: я стал победителем на 200 метрах Международного юниорского чемпионата.

Это было сверхъестественно.

И тут все потеряли голову. Люди в толпе кричали, прыгали и размахивали плакатами. Кто-то вручил мне ямайский флаг. Я обернул его вокруг своих плеч, потому что именно так поступал Майкл Джонсон, когда выигрывал для США золотые медали на Олимпийских играх. А затем я сделал то, что навсегда изменило мое отношение к беговой дорожке. Я подбежал к трибунам и стал приветствовать своих фанатов, как солдат отдает честь своему командиру. Из всех моих гонок это было первое обращение к толпе, но, глядя на лица всех этих людей, я думал, что оно будет не последним. Энергия, которая исходила от всех этих ямайцев, была ни с чем не сравнима.

«И знаете что? – подумал я. – Быть победителем Международных юниорских игр совсем неплохо!»

Пока вокруг меня все ликовало, я вспомнил о том, что происходило на веранде, беседу с мамой, шиповки на разных ногах. На несколько секунд все как будто куда-то провалилось: мое сознание и моя гонка, но ощущение победы никуда не ушло. Как, черт возьми, это случилось? Как же я встретился лицом к лицу с фанатами со всего света и справился с волнением? Это все казалось мне каким-то безумием.

Я стал звездой беговой дорожки. Я нашел в себе силы духа, тогда как другие атлеты на моем месте сдались бы. Я переборол нервное возбуждение и вынес груз надежд целой страны на своих плечах. И я все-таки принял участие в чемпионате. И после этого уже ничего не могло меня взволновать. Я справился с предстартовым мандражом, и никакое давление уже не могло так повлиять на меня. Что может быть напряженнее, чем стартовая линия на Международном юниорском чемпионате в родной стране?

Международный юниорский чемпионат стал моим первым Большим моментом, когда я устоял под тяжестью национальных ожиданий. Во время своего приветственного обращения к фанатам я уже был внутренне преображен. Я стал чемпионом мира, я превратился в Молниеносного Болта для планеты.

Все, что со мной произошло, показало, насколько ощущение уверенности важно для спринтера, особенно на коротких дистанциях, таких как 200 метров, где психологическое превосходство часто играет решающую роль. Я понял, что не могу позволить негативным мыслям главенствовать, потому что интеллектуальное превосходство не менее важно, чем быстрый старт или слова поддержки. Больше не существовало сомнений, потому что состязания заканчивались в мгновение ока. Затягивание старта еще на одну сотую секунды могло бы провалить всю гонку.

Это был мой первый шаг на пути к званию олимпийской легенды. Когда я обходил трек Национального стадиона, то понимал, что стал атлетом, живущим ради этого момента (все суперзвезды живут ради этого момента) – Большого момента. В то время как обычные ребята волновались и трепетали, приехав на Олимпийские игры или международные чемпионаты, суперзвезды Майкл Джонсон и Морис Гринс превосходили всех и физически, и морально, и в интеллектуальном плане. Когда наступал Большой момент, их выступления взрывали все вокруг.

Я считаю, что был проводником энергии такой же силы. Международный юниорский чемпионат стал моим первым Большим моментом, когда я устоял под тяжестью национальных ожиданий. Во время своего приветственного обращения к фанатам я уже был внутренне преображен. Я стал чемпионом мира, я превратился в Молниеносного Болта для планеты. Это был мой самый великий забег. И, наверное, останется таким навсегда.

Глава 5. Жизнь на скорости

Победа на юниорском чемпионате была настолько значимой, что когда я вернулся домой в Шервуд с золотой медалью, меня отвезли в Монтего-Бей, где меня встречала целая автоколонна.

Автоколонна.

Это было не просто много машин, а очень много машин. Дороги, которые вели к дому в Коксите, были заполнены сотнями людей, которые при появлении машины бежали за нами и протягивали руки в открытое окно, чтобы дотронуться до меня. Следуя по улице, они громко кричали: «Болт! Болт! Болт!» Это было почти таким же безумием, как прием фанатов на Национальном стадионе.

Я не мог в это поверить. Я знал, что ямайцы очень уважительно относятся к своим спортсменам, особенно к бегунам, но парада победы я не ожидал, хотя мог бы предвидеть. После победы на 200 метрах я выиграл серебряные медали в эстафетах 4×100 метров и 4×400 метров, установив национальные юниорские рекорды на обеих дистанциях со временем 39,15 секунды и 3:04,06 минуты соответственно. Все просто сходили с ума от меня.

Тогда я почувствовал вкус славы. По глупости мы с Джермени Гонсалесом решили прогуляться вдоль рядов стадиона после моей последней гонки. Мы хотели посмотреть финал женской эстафеты 4×400 метров, но повсюду было множество людей. Я понял свою ошибку, когда все решили поговорить с нами, пока мы искали места. Буквально все. Со всех открытых трибун незнакомые люди говорили мне, что я – будущее ямайского спорта. Я никогда раньше не раздавал автографы, но сейчас в течение минуты я должен был раздать их десятки и даже сотни. Мне протягивали все новые и новые клочки бумаги. Я пробирался сквозь толпу два часа.

После возвращения утром в Трелони я понял, что стал одним из самых знаменитых людей Ямайки. Мои фотографии были во всех газетах, фанаты караулили меня у баров. Радио и телевидение пели мне дифирамбы. У меня просто голова шла кругом от всего этого безумия. Мама и папа настолько вдолбили в меня кодекс вежливости, что, даже следуя в автоколонне, я со всеми здоровался, как в детстве, хотя на самом деле проще было помахать. Люди порой становились бесцеремонными в попытке пожать мне руку, но я держал себя скромно. Как я и говорил, мой отец очень серьезно относился к хорошим манерам, и если бы мне пришло в голову изобразить на лице гордость от большого успеха, мне бы наверняка влетело от него.

В школе, однако, все было по-другому. Я был молод, мне шел 16-й год, и все в Вильяме Ниббе знали, кто я такой. Дети и студенты, с которыми я никогда прежде не здоровался, говорили, что я звезда. Люди смотрели на меня снизу вверх не потому, что я был высокого роста, а потому, что достиг успеха на мировой арене, и это придавало мне вес. Даже учителя изменили свое мнение. Многие из них больше не были так строги, как до моего успеха на Международном юниорском чемпионате. Если у меня были плохие оценки или я проваливал эссе, они вели себя спокойно.

Однако такое лояльное отношение продолжалось недолго. Я завалил так много тестов, что отец, узнав о моей успеваемости, вспылил. Мне было сказано, что если я не справлюсь с экзаменами в конце года, то директор оставит меня на второй год. Это означало дополнительную плату за обучение, что совсем не входило в планы моей семьи.