Читать книгу "Круглосуточный книжный мистера Пенумбры - Робин Слоун"

Вот у меня на экране Тиндэлл берет книгу с верхушки стеллажа во втором ряду. Затем, в следующем месяце, книгу с той же полки просит Лапен. Спустя пять недель за ними последует Имберт – опять та же самая полка, – но к этому времени Тиндэлл уже вернул свою книгу и взял другую с нижней полки в первом ряду. Он на шаг впереди.

Прежде я не замечал этого сценария, потому что он растянут во времени и пространстве, как музыкальная пьеса, в которой между нотами проходит по три часа, а все ноты в разных октавах. Но теперь, спрессованный и ускоренный на экране моего ноута, он стал очевиден. Они все играют одну и ту же мелодию, или танцуют один и тот же танец, или – да – разгадывают один и тот же ребус.

Звякает колокольчик. Это Имберт: невысокий и крепкий, в колючей черной бороде и обвисшей кепке-гавроше. Он водружает на стойку книгу (громадный том в красной обложке) и толкает ее ко мне. Я быстренько кликаю по своей модели, отыскивая место Имберта в общем узоре. По экрану скачет оранжевый огонек, и не успевает Имберт сказать и слова, а я уже знаю, что он попросит книгу из самой середины второго ряда. Это будет…

– Прохоров, – тяжело выдыхает Имберт. – Теперь мне Прохорова.

На полпути вверх по лесенке у меня вдруг начинает кружиться голова. Что происходит? В этот раз никаких лихих выкрутасов: вытягивая с полки тонкого Прохорова в черной обложке, я едва удерживаю равновесие.

Имберт подает карточку – 6MXH2I – и уносит книгу. Звук колокольчика, и я опять один.

В журнале я описываю совершенный обмен, отмечая кепку Имберта и запах чеснока у него изо рта. А потом приписываю, на пользу какому-нибудь будущему продавцу, и, возможно, чтобы доказать себе, что это все не понарошку:

«В круглосуточном книжном мистера Пенумбры творятся странные дела».

Величайшее вообразимое счастье

…Называются «сингулярными одиночками», – рассказывает Кэт Потенте.

На ней та же самая красно-желтая футболка со «шмяком» что и в тот раз, и из этого следует, что (а) она в ней спала, или (б) у нее несколько одинаковых маек, или (в) она персонаж комикса. Как по мне, так все эти варианты заманчивы.

Сингулярные одиночки. А ну, глянем. Я знаю (спасибо интернету), что сингулярность – это гипотетический момент в будущем, когда кривая развития технологий становится вертикальной и цивилизация как бы перезагружается. Компьютеры становятся умнее людей, так что мы передаем им бразды правления. Или, может, они сами их перехватывают… Кэт кивает.

– Более-менее.

– Но сингулярные одиночки?..

– Скоростные свидания для ботанов, – поясняет Кэт. – Раз в месяц устраиваются в Гугле. Соотношение мальчики-девочки просто отличное или ужасное. В зависимости, кто…

– …ты там есть.

– Ага. Я там познакомилась с парнем, который программировал ботов для хеджевого фонда. Мы встречались, недолго. Он всерьез увлекался скалолазанием. Плечи у него были красивые.

М-м-м.

– Но сердце жестокое.

Мы сидим в «Гурманском гроте», что в шестиэтажном глянцевом торговом комплексе. Это центр города, рядом с конечкой фуникулера, но не думаю, чтобы туристы понимали, что перед ними торговый пассаж: при нем нет парковки. «Гурманский грот» – это фудкорт, вероятно, лучший в мире: салаты из местного шпината, тако со свиной грудинкой и суши без ртути. А еще он расположен в подвале и связан переходом со станцией подземки, так что на улицу вообще выходить не надо. Оказавшись тут, я всякий раз воображаю, что живу в будущем, где атмосфера радиоактивна, а на пыльных равнинах бесчинствуют дикие банды байкеров на биодизеле. Эй, как в сингулярности, верно?

Кэт хмурится.

– Это будущее двадцатого века. С приходом сингулярности мы сможем решать такие проблемы.

Разломив надвое фалафель, она предлагает половинку мне.

– И мы будем жить вечно.

– Ну понеслась, – говорю я. – Все та же извечная мечта о бессмертии…

– Это и есть мечта о бессмертии. И что?

Она замолкает, жует.

– Давай объясню иначе. Прозвучит странно, тем более что мы только познакомились. Но я знаю, что я умная.

Это определенно так.

– И думаю, ты тоже умный. Ну и почему это должно заканчиваться? Мы бы столького добились, будь у нас побольше времени. Понимаешь?

Я жую фалафель и киваю. Интересная девица эта Кэт. Ее полнейшая прямота указывает на домашнее образование, а при этом она совершеннейшая очаровашка. Полагаю, тут дело еще и в том, что она красавица. Я бросаю взгляд на ее майку. Слушайте, я думаю, у нее все-таки куча одинаковых.

– Чтобы верить в сингулярность, нужно быть оптимистом, – говорит она. – А это труднее, чем кажется. Ты играл когда-нибудь в «Представь величайшее счастье»?

– По названию, какое-то японское телешоу.

Кэт расправляет плечи.

– Отлично, играем. Для начала представь будущее. Счастливое будущее. Без ядерных грибов. Ну, будто ты писатель-фантаст.

Ладно.

– Мировое правительство… рака нет… ховерборды.

– Дальше. Какое счастливое будущее наступит потом?

– Звездолеты. Экспедиция на Марс.

– Дальше.

– Звездный путь. Нуль-транспортировка. Переносишься куда хочешь.

– Дальше.

Я секунду молчу, потом понимаю.

– Не могу.

Кэт качает головой.

– Это правда трудно. И все это что, тысяча лет? А что наступит потом? Что вообще может после этого наступить? Воображения не хватает. Но это логично, правда? Вероятно, мы можем вообразить только то, что опирается на уже знакомые нам вещи, и к тридцать первому столетию аналогии у нас заканчиваются.

Я изо всех сил пытаюсь представить обычный день в 3012-ом году. И не могу увидеть даже хоть сколько-то убедительной картинки. Живут ли люди в зданиях? Носят ли одежду? Я ощущаю напряжение воображения почти физически. Мысли шарят, как пальцы между диванными подушками, в поисках завалявшихся идей, но ничего не находят.

– Лично я думаю, что в наших мозгах произойдут огромные перемены, – говорит Кэт, постукивая себя по виску и убирая волосы с уха, розового и милого. – Думаю, что благодаря компьютерам мы откроем новые способы мышления. Ты ожидал, что я это скажу… Точно.

– …но ведь так уже было. Не похоже, что мы мыслим так же, как люди тысячу лет назад.

Погоди-ка.

– Да нет, так же.

– Наши мозги одинаковы аппаратно, но там другой софт. Ты знал, что понятие личной жизни вроде как совсем недавно появилось? И, разумеется, понятие влюбленности.

Да, если быть точным, думаю, понятие влюбленности пришло ко мне прошлой ночью (вслух я этого не говорю).