Читать книгу "Вдоль фронта - Джон Рид"

Мы посетили старинную турецкую цитадель, которая увенчивает крутое плоскогорье, возвышающееся над слиянием Савы и Дуная. Сюда, где стояли сербские орудия, сильнее всего падал австрийский огонь; почти все здания были разрушены. Дороги и открытые пространства были испещрены воронками от снарядов. Все деревья снесены. Между двух разрушенных стен мы проползли на животе на край утеса, чтобы поглядеть на реку.

– Не высовывайтесь, – предостерегал сопровождавший нас капитан, – каждый раз, когда швабы замечают, что у нас кто-нибудь шевелится, они выпускают снаряд.

С края утеса открывался великолепный вид на мутный разлившийся Дунай; на затопленных островах из воды торчали вершины деревьев. Венгерская равнина качалась желтым морем. В двух милях, по ту сторону Савы, в ослепительном солнечном свете виднелся австрийский город Землин.

В этой низине, возвышающейся к западу и югу, таились, угрожая, невидимые орудия.

А сзади, на юго-западе, по извилистой Саве, выделялись на бледном небе Боснийские горы. Невдалеке под нами свисали с массивных быков в мутные желтые воды разбитые стальные фермы международного железнодорожного моста. Мост этот служил связующим звеном между Константинополем и Западной Европой. А над рекой высовывался полузатопленный остров Цигалня, где в окопах лежали сербские авангарды, отрезав неприятеля, расположенного на другом острове, в расстоянии четырехсот ярдов. Капитан указал на несколько черных точек в нескольких милях дальше по Дунаю, за Землином.

– Это австрийские мониторы, – сказал он. – А тот низкий черный баркас, который стоит у самого берега, там вон на востоке, – это английская канонерка. Прошлой ночью она подкралась по реке и взорвала один австрийский монитор. Мы ждали, что в ту же минуту начнется бомбардировка города. Австрийцы обычно поступают так с Белградом.

Но день прошел, а неприятель не подал и признака жизни, кроме одного раза, когда французский аэроплан парил над Савой. Тогда разрывы шрапнели защелкали над нашими головами, и орудия продолжали стрелять еще долго после того, как биплан спустился к востоку.

– Они получили хороший урок, – самодовольно сказал Джонсон. – Последний раз, когда они бомбардировали Белград, им отвечали английские, французские и русские тяжелые морские орудия, – австрийцы не знали, что они находятся здесь. Мы бомбардировали Землин и заставили замолчать две австрийские батареи.

На следующий день мы объехали с капитаном иностранные батареи. Французская артиллерия расположилась среди деревьев на вершине высокого лесистого холма, возвышающегося над Савой. Дальше русские матросы валялись на траве около своих тяжелых орудий, а на грязных лугах позади Белграда стояли англичане, охраняя русло Дуная от австрийских судов, которые стояли выше Землина и выжидали удобный момент, чтобы проскользнуть вниз по Дунаю и доставить туркам оружие и снаряжение. Сербские батареи представляли собой оригинальную смесь орудий. Тут были старые полевые орудия, сделанные у Крезо во Франции для первой Балканской войны; старинные медные пушки, отлитые королем Миланом в Турецкую войну, пушки разных калибров, отбитые у австрийцев, пушки, заготовленные в Вене для султана и украшенные турецкими гербами, пушки, заказанные Юан-Ши-Каем и покрытые китайскими письменами.

Из нашего окна открывался над крышами города вид на широкое течение Савы и мрачное плоскогорье, где стояли неприятельские орудия. Ночью огромный австрийский прожектор неожиданно слепил, рыская по реке и городу; лучи трепетали и гасли среди деревьев на речных островах. Мы слышали резкое пощелкивание винтовок передовых постов, лежавших в грязи, ногами в воде, и в темноте нападавших друг на друга. Однажды ночью английские батареи загудели позади города, и их снаряды свистели над нашими головами, отгоняя австрийские мониторы, которые пытались пробраться вниз по реке. В ответ загудели невидимые орудия на плоскогорье по ту сторону Савы; целый час тяжелые снаряды градом сыпались с неба, взрываясь на несколько миль позади нас, около курящихся английских орудий, – земля дрожала под нашими ногами.

– Так вы хотите посетить окопы? – спросил капитан.

Мы проехали около мили по окраине города, расположенной вдоль Савы, все время на виду австрийских орудий. Наши экипажи ехали на расстоянии двухсот ярдов друг от друга, чтобы не привлекать неприятельский огонь. Там, где мы стояли, берег выдавался в разлившуюся реку позади деревьев на затопленном острове, который скрывал нас от австрийского берега.

– Здесь небезопасно. Нам придется проехать в лодке триста ярдов по открытой реке, под угрозой австрийского обстрела.

Предполагалось снарядить старую моторную лодку: тяжелый лист жести покрывал мотор и тонкие стальные полосы тянулись вдоль бортов. Как только мы обогнули защитную купу деревьев, солдат, который был одновременно рулевым, мотористом и судовой командой, встал и потряс кулаком по направлению австрийских орудий.

– О, трусы и сыновья трусов! – кричал он. – Почему вы не стреляете, швабские трусы? Разве один вид невооруженных сербов заставляет трястись ваши колени?

Так он говорил, пока лодка не вышла за пределы обстрела от Цзигалня и не очутилась бок о бок с огромной грузовой плоскодонкой, выкрашенной в черный цвет, с бойницами для ружей. На ее носу крупными желтыми буквами стояло «Небойша», что значит по-сербски – «дредноут».

– Это сербский флот, – засмеялся капитан. – Мы выиграли с ним большое сражение. В январе, в одну темную ночь, мы набили его битком солдатами и сплавили вниз по реке. Таким образом мы захватили этот остров.

От «Небойши», между полузатопленными дубами, ненадежные шаткие доски пешеходного мостика вели к узкой полоске земли, не больше десяти футов ширины и двухсот ярдов длины. Здесь солдаты вырыли себе грубые земляные прикрытия и лежали на грязной насыпи, небритые, немытые, одетые в лохмотья, питаясь скудной, плохой пищей. С головы до ног они были в грязи, точно животные. Многие окопы лежали ниже уровня реки, и в них стояла вода; всего два дня тому назад река поднялась настолько, что вода доходила людям до пояса. Мы не могли пройти по линии окопов и сели в маленькие плоскодонки, которые солдаты подталкивали баграми.

С десяток щетинистых рослых мужчин в меховых шапках, с винтовками и ручными гранатами за поясом, работали под надзором вооруженных часовых, вероятно, рыли окопы.

– Это комитаджи, – сказал капитан, – нерегулярные волонтеры, у них нет военной формы, они набраны из полубандитов-полуреволюционеров, целыми годами они вели отчаянную борьбу против турок, болгар и греков в Македонии.

– Они под охраной, – объяснял он, – они отказались рыть траншеи и исправлять дороги. «Мы пришли, чтобы драться со швабами, – говорят они, – а не рыть ямы. Мы воины, а не землекопы».

Сняв шляпы, мы осторожно выглянули сквозь бойницы для ружей. Однообразная, бесплодная земля простиралась на четыреста ярдов между вершинами деревьев, выступающими из воды, – все это прежде было землей, и там находились австрийцы. Осторожно вынырнула синяя остроконечная шапка – солдат рядом со мной выругался и выстрелил. Почти сейчас же со стороны неприятеля посыпался беглый огонь. Пули свистели над нашими головами, и с деревьев посыпались листья. Наш лодочник оттолкнулся от «Небойши» и направил лодку вверх по течению, потом повернул в канал, доступный австрийскому обстрелу.