Читать книгу "Предельная глубина - Сергей Зверев"

— Горизонт чист, — Морской Волк уступил место у перископа старпому и, взглянув на монитор, добавил: — Похоже, шторм надвигается. Давление падает. Да и небо вон какое тяжелое. Дождь скоро пойдет.

— Метеосводка обещала пять с половиной баллов, — подтвердил Николай Даргель, медленно разворачивая перископную трубу. — По всей северной Балтике — штормовое предупреждение.

До этого подлодка сохраняла строгое радиомолчание, только принимала сообщения.

— Доложите местоположение. Что на румбе?

— Остров Готланд. До шведских территориальных вод — около пяти с половиной морских миль, — отчеканил старпом. — Разрешите спуститься к радистам, товарищ командир? Сеанс связи.

— Разрешаю… — Макаров покосился на помощника несколько неприязненно.

Они были знакомы уже четвертый месяц, а до сих пор так и не перешли на «ты», что для командира и старпома, особенно в подплаве, считается ненормальным. Обычно эти офицеры относятся друг к другу с теплотой и сердечностью, как равный к равному, несмотря на разницу в званиях. И во всем, что касается употребления горячительных напитков и отношений с женщинами, хорошим тоном считается равная скорость. Пока, правда, убедиться в подобном взаимопонимании или поставить на нем жирный крест случая не представилось.

Еще на берегу все командирские попытки «пообщаться неформально» пресекались Даргелем вежливо, но решительно. А поводы и время для этого были. После каждого пробного выхода в море «Адмирала Макарова» вновь ставили в сухой док, чтобы устранить выявленные неполадки. Хотя, по разумению Ильи Георгиевича, корабль был готов на все сто — идеальными не бывают ни люди, ни корабли.

Застегнутый на все пуговицы, безукоризненно выбритый, старпом напоминал некий хорошо отлаженный механизм, в программе которого не было места ни для чего человеческого. Подводники — люди с большим чувством юмора, иначе просто загнешься в замкнутом пространстве, однако Илья Георгиевич ни разу не видел, чтобы старпом хотя бы улыбнулся.

Педант и аккуратист, Даргель был склонен к буквальному исполнению приказов, даже не задумываясь над их содержанием. Для него существовали лишь три классических пункта службы: получение задачи, ее уяснение и пути исполнения. Такие люди обычно успешно куют военно-морскую карьеру на берегу, где в качестве «королей паркета» распинаются на собраниях о воинском долге, ответственности и порядке защитников священных рубежей, поучая всех и каждого, как правильно любить Родину. Было совершенно непонятно, чем руководствовался Столетов, поставив этого офицера вторым человеком на «Адмирале Макарове». Командир подозревал, что сделано это было не по прихоти самого Столетова, а с настойчивой подсказки людей, с которыми тот работал в тесной связке. Надо же чем-то было уравновесить своенравность командира подлодки. Вот и удружили! Ради справедливости Макаров постоянно задавался вопросом: а чем, собственно, ему не нравится заместитель? Другой бы командир молился на такого старпома. Что ни скажешь, все будет исполнено. Однако недостаток человеческого общения заставлял смотреть на старпома косо.

Еще в первый день плавания Илья Георгиевич предложил восстановить замечательный военно-морской обычай — праздничную флотскую чарку, скорректированную, естественно, до «наркомовских» ста граммов. Не пьянства ради — какого офицера подобная доза сможет пошатнуть, — а исключительно для поднятия боевого духа. Даргель уперся рогом — мол, не положено, и все тут. Ссылки на то, что опытный подводник всегда может спрятать на борту хоть канистру спирта и выпить ее без разрешения, приняты не были.

— Если обнаружу, пусть пощады никто не просит, — безапелляционно заявил Николай Даргель. — Канистру за борт при первом всплытии, а виновника…

— И его за борт? — прищурившись, интересовался Макаров. — У нас всего-то десять членов экипажа, так мы по дороге всех растеряем.

— Пьянство на борту — явление недопустимое, — заученно отвечал Даргель, и было не понять, это он сам так думает или же повторяет чужие премудрости.

— Не сто граммов важны, а жест… — примирительно пояснял Макаров. — Помню, сразу после училища направили меня, лейтенанта-салагу, на старое дизельное «железо». Командир у нас еще в Отечественную рядовым матросом воевал, на легендарной серии «Щука». Так у них вполне законно после удачной атаки торпедистам по кружке спирта выдавали. Это мы тут на «Макарове» разбалованные: и вентиляция, и комфорт, и апельсины-лимоны в обязательном порядке. А те подводные лодки были — плавучие гробы, и черная бездна со всех сторон. В БЧ-1 температура, как у забортной воды, все в ватных штанах и в телогрейках, грязные и небритые. Торпеды в тавоте, белой краской «За Родину, за Сталина!» на них только для документальной хроники писали. Не до этого было. Торпедисты в щелях боеукладочных стеллажей спали, койка одна на двоих, пока первая сменная вахта у аппаратов, вторая отдыхает. «Теплая койка» называется. А в дизельном — жара, стук и грохот, койки прямо на блоки цилиндров наваривались. А тут еще атаки глубинными бомбами, немецкая авиация, эсминцы и минные поля на фарватере. Вот и сходили матросики с ума и друг на друга с кулаками бросались. А на берегу, в Смерше, таким тронувшимся подводникам говорили: а, симулянты, воевать не хотите, под суд, в штафбат, высотки своими телами засыпать… Так лишь спиртом и спасались.

Военно-патриотический спич совершенно не тронул Даргеля.

— Во-первых, и у нас здесь не курорт, тоже на всех коек не хватает. Во-вторых, товарищ командир, можете приказывать все, что угодно, но выполнять я буду только те приказы, которые не противоречат уставу и инструкциям, — с подчеркнутой холодностью ответил он, терпеливо выслушав Морского Волка, — однако по прибытии на базу я буду вынужден доложить об этом адмиралу Столетову…

— Ага — сигнализировать. Как маяк в непогоду.

Старпом пропустил колкость мимо ушей.

— Разрешите прекратить не относящийся к вопросам несения службы спор и приступить к исполнению функциональных обязанностей?

— Идите, — поморщился Макаров и прошептал ему вслед: — М-да. Послал бог напарничка… Ссс-сука протокольная. Ничего, я научу тебя и Родину любить, и морские традиции уважать!.. Не ты их придумал, не тебе их отменять.

Тем временем сеанс связи с КП был установлен. Субмарина получила приказ — следовать курсом норд-ост и, дойдя до шведского островка Готска-Сандё к полуночи, всплыть неподалеку от территориальных вод для подзарядки аккумуляторов и продувки гальюнов. Синоптики обещали пасмурную, туманную ночь, а это лучшее время для всплытия совсекретной подлодки. Ни самолеты-разведчики не летают, ни спутниковый мониторинг подлодку не обнаружит. Согласно метеосводке, шторм к этому времени уже должен был временно поутихнуть. Правда, воды Готска-Сандё вряд ли можно было назвать удачным маршрутом для прохождения подлодки: эти квадраты издавна пользовались у моряков репутацией места гиблого, особенно — в штормовую погоду. Макаров поворчал, но лучшего варианта предложить не мог, в конце концов, шторм штормом, а всплыть для подзарядки придется.

Субмарина, погрузившись на тридцатиметровую глубину, шла в заданный квадрат. Старпом ушел отдыхать, а Макаров остался в боевой рубке. Достав из кармана небольшую любительскую фотографию с надорванным уголком, он аккуратно приклеил ее к переборке отсека. Со снимка, сделанного лет десять назад, смотрело трое: сам Морской Волк, еще в погонах кап-лея, миловидная блондинка и высокий юноша в курсантской форме. Черное сукно, золото шевронов, тельник в вырезке голландки… «Военно-морской институт связи им. Попова» — читалось на ленте бескозырки. Это была фотография из той, прошлой жизни, к которой уже не было возврата. Нелепая смерть сына на морском кабелеукладчике обозначила в жизни Макарова черту, разделившую жизнь на «до» и «после». И хотя Морской Волк мысленно нередко возвращался к тому счастливому времени, когда все еще были живы и счастливы, он понимал: его дом теперь — подводное «железо», в последнее время, правда, «титан», его семья — экипаж, включая и протокольного старпома, и другого, увы, никогда не будет…