Читать книгу "Гринвичский меридиан - Юлия Лавряшина"

— Это называется лицей. Я учу детей английскому. Они так хорошо говорят! Я удивился, — засмеявшись, он добавил: — Только они все торгуют.

— Чем торгуют?

Он пожал плечами:

— Не знаю. Я только вижу… Они передают что-то, считают деньги. Я думал, это будет лицей, как у Пушкина.

— Пол! — протянула я с укоризной. — Разве Англия та же, что была во времена Шекспира?

Он согласился:

— Нет. Конечно, нет. Глупо, что я надеялся…

Вдруг Пол отставил чашку и коснулся пальцем моей щеки:

— Родинки… Они еще здесь.

— Разве они могут исчезнуть?

— Не знаю. Я боялся спать. Я думал… вдруг ты исчезнешь? Я тебя сторожил. А ты стонала…

Его губы растянулись и напряглись, и я поняла, что Пол едва сдерживается, чтобы не наброситься на меня. Я протянула руку, он вжался лицом в мою ладонь и опять застонал, как от боли. Так и не допив кофе, я поставила чашку, и Пол потянулся к моему лицу. В его обычно невозмутимых глазах было столько робости, что у меня сжалось сердце.

"А вдруг он уже правда меня любит? — ужаснулась я. — Что же с нами будет?" Но стоило Полу обнять меня, как страх отступил и исчез, будто его и не было. Даже в исходившей от его тела страсти было успокоение. Я потянула поясок халата и погрузилась в его тепло.

В отличие от Славиного, его тело не вызывало у меня эстетического восхищения. Отстраненный взгляд нашел бы Пола несколько грузноватым. Но именно это мне и нравилось: его магически действующая на меня мощь. Пол нависал надо мной, будто небо, и поглощал целиком, ведь небо всегда больше земли. И мне было приятно чувствовать себя поглощенной…

Между нами лежали десятки женщин, которых он узнал за свою долгую жизнь, настоящих леди и проституток, но сейчас я их не ощущала. Они мелькали где-то с краю моих мыслей, бесформенные и серые, и мне не было до них никакого дела. И в то же время я понимала, что через год стану одной из них — ведь контракт Пола составлен на год.

— Пол.

— Что? Что? Что?

— Я люблю тебя.

— О…

Три слова вознесли его на вершину экстаза, как тройка неудержимых коней. Он так вскрикнул, точно из него выплеснулась сама жизнь. И упал рядом совершенно обессиленный и весь мокрый. Даже на коротких волосах, как на серебристой траве, блестели мелкие капли. Я отерла его висок, а он благодарно поцеловал мне руку.

— Ты, как Бог, — сказал он без улыбки. — Лучше тебя нет.

— Ты же католик, Пол! Ты должен знать, что нельзя сравнивать человека с Богом.

— Я — грешник. Но Бог меня любит. Я нашел тебя. Это Он разрешил.

— Позволил.

— Да, позволил.

— Пол, это все, как сон, тебе не кажется?

— Кажется… О, как у меня мало слов! Русских слов. Я не могу говорить! Это так…

— Мучительно.

— Да, мучительно.

Я попыталась его ободрить:

— С каждым днем ты будешь запоминать все больше. Через месяц мы обо всем поговорим.

— А этот месяц?

— Мы будем весь месяц целоваться, для этого слова не нужны.

В голосе Пола зазвучала тревога:

— Месяц? А потом не будем?

— Будем, Пол, будем.

И мы действительно проводили время будто в одном непрерывном поцелуе. Я готовила завтрак, а Пол раскладывал вещи, и каждый, вроде, был занят своим делом, но создавалось впечатление, словно мы ищем друг друга в лабиринте квартиры, а сойдясь наконец, начинаем целоваться, как школьники, оставшиеся без родителей. Рот у него был большой, и мне все казалось, что рано или поздно Пол забудется и проглотит меня целиком. Но даже это меня не пугало.

Хотя кое-какие страхи еще давали о себе знать.

— Ох, Пол, отпусти меня, пожалуйста! Так я не приготовлю завтрак даже к вечеру.

Чуть отстранившись, он посмотрел на меня с недоумением:

— Ты так хочешь есть?

— А ты разве не хочешь?

— Хочу. Но это… пустяки.

— И ты не будешь злиться, если я промедлю?

У Славы в такие моменты случались приступы бешенства.

— О! Злиться? Почему?

— Пол, ты лучше всех! — убежденно сказала я, а он только рассмеялся в ответ.

Когда мы наконец сели за стол, Пол улыбнулся, указывая пальцем:

— Ты поставила передо мной солонку… Как будто я — хозяин! Так в средние века… показывали место хозяина. Только тогда было серебро.

— Ты и есть хозяин, Пол.

Он тотчас перестал улыбаться. Потом, коротко взглянув, запинаясь, проговорил:

— Мне понравилось… вчера ты давала мне ягоду. Я хочу так еще.

— Ты хочешь малины?

— Нет. Я хочу…

— Чтобы я покормила тебя?

— Да! — с облегчением подтвердил он.

Как ему удавалось быть таким трогательным в свои пятьдесят лет? Я взяла его вилку и подцепила кусочек омлета. Мне казалось, что все это должно развеселить его, но Пол глядел так печально, будто я кормила его в последний раз. Я не смогла этого вынести и взмолилась:

— Не смотри так, Пол! У меня руки дрожать начинают.

— Я не могу не смотреть.

— Что тебя мучает? Я тебя чем-то расстроила?

— Я думаю о смерти, — неожиданно сказал он. — Я смотрю на тебя и думаю о смерти.

Это признание ошеломило меня. А я-то надеялась, что он подумывает о жизни. О нашей с ним совместной жизни.

— Что на тебя нашло, Пол? — спросила я таким тоном, чтобы он догадался, как меня задели его слова. Но то, как он ответил, разом примирило меня с его печальными размышлениями.

— Любовь, — сказал Пол. — На меня нашла любовь. В первый раз.

— Ой ли?

— Что?

— Не может быть, чтоб в первый раз!

— Да, — уверенно ответил он. — Меня любили. Я — нет. И не знал, что я… как это? Больной?

— Ущербный.

— Да.

Мне хотелось спросить о его погибшей невесте, но я боялась погрузить его этим вопросом в еще большую меланхолию. Однако Пол сам вспомнил о ней.

— А Джейн я не любил еще больше. Она была несчастна. Может быть, она хотела смерти.

— Ты чувствуешь себя виноватым перед ней?

— Конечно, — удивленно отозвался Пол. — Я же человек.

Я заметила:

— В вашем языке "человек" и "мужчина" звучит одинаково.

Он усмехнулся:

— Да. Это правильно. Ты — не человек. Ты — звезда.