Читать книгу "История руссов. Варяги и русская государственность - Сергей Лесной"

Заговоривши о принципах создания названий, отметим здесь безусловную ошибку множества исследователей. Они принимают (вернее, сказал всего один, а другие подхватывают), что, мол, река Десна́ имеет свое название потому, что славяне распространялись с юга на север и, встретив большой приток Днепра справа, назвали его Десной[12].

Ни один народ мира не называл и не называет рек «правыми» или «левыми», если бы это было так, то мы имели бы множество «Десен» и «Шуй» на языках всего мира, но этого нет. Реки получали свои названия еще тогда, когда не существовало «ученого» мышления. Обратите внимание, сколько труда ребенку надо употребить, чтобы отличать правое от левого.

На деле Десна — не славянское слово. Народ по всему ее течению называет не «Десна́», а «Де́сна». Во-вторых, это типичное имя пранарода Восточной Европы, называвшего реки: Со́сна, То́сна, Де́сна и т. д.

Вернемся, однако, к прерванной нити изложения. Очевидно, никакой борьбы между полянами и руссами не произошло, и поляне подчинились более сильному, но родственному племени и быстро ассимилировались с ним.

Является вопрос: насколько достоверно сообщение «Синопсиса»? Вероятно, это так: сообщение это — второстепенное, мелкое, попутное. Ничего «Синопсис» на нем не строит и никаких выводов из него не делает. В этих условиях выдумывать это сообщение не имело смысла. Очевидно, эту подробность «Синопсис» почерпнул из какого-то не дошедшего до нас источника. Относится же сведение к той эпохе, по отношению к которой мы можем подозревать летописца в намеренном замалчивании фактов (см. ниже).

Является вопрос: когда же произошло переселение «руссов» на Киевщину и другие части лесостепного Приднепровья? Нам кажется, что и на это мы находим в летописи, хоть и глухой, но всё же ответ.

Летописец во вступлении к летописи, повествуя о судьбе дунайских славян, упоминает и о захвате их болгарами, затем уграми, а также о войне императора Ираклия (610–641) и о войне с персами (622). Таким образом, летописец знал кое-что о событиях начала VII века, но глубже во времени сведений о славянах у него не было.

О Кие и его поездке в Царьград у него имелись какие-то туманные воспоминания, он даже не знает, при котором византийском императоре это событие случилось.

Вот отрывок летописи: «…сь (сей) Кый княжаше в роде своемь и приходивъшю ему к цесарю, которого не свемы, нъ тъкмо о семь свемы, якоже сказають, яко велику чьсть приял есть от цесаря, при котором приходив цесари. Идуще же ему опять, приде к Дунаеви и възлюби место и съруби градок мал. И хотяше сести с родъмь своимь. И не даша ему ту близь живущии еже и доныне наричютъ дунайци “городище Кыевьць”».

Из этого можно заключить, что поездка совершилась до VII века, т. е. в эпоху, из которой до летописца дошло только отрывочное предание.

И в отношении этого события мы имеем менее определенное представление, чем это имеет место на основании исторических источников. Приведенная нами редакция летописи излагает событие в таком тоне, как если бы это была частная поездка Кия (Кыя) в Царьград и что его византийский император встретил с почетом.

На деле, очевидно, Кий совершил набег на Царьград и византийский император был вынужден оказать ему «почет», т. е. откупиться деньгами, как это случалось неоднократно с византийскими императорами в отношении «варваров».

Даже в приведенной редакции есть косвенное указание, что речь идет не о личной поездке, вроде поездки княгини Ольги, а о походе. Оказывается, на обратном пути Кию понравилось одно место на Дунае и он срубил «городок мал». Чтобы срубить городок, надо иметь достаточно людей и средств.

Наконец, он «хотяше сести с родъмь своимь», значит, дело шло не о переселении его семейства, а о переселении рода (иначе он не удержался бы силами своей семьи на новом месте). Совершенно очевидно, что он хотел твердой ногой стать на Дунае. Однако его намерение было угадано местными жителями и они (очевидно, силой) не дали ему осуществить своего намерения, хотя городище уже было создано.

Никоновская летопись, всегда излагающая события с большими и конкретными подробностями, пишет:

«Не ведяще же неции рекоша: Кий есть был перевозник; но есть тако: бе бо у Кии тогда был перевозник со оноа страны Днепра, сего ради нарицаху его перевозника. Аще бы был Кий перевозник, не бы ходил к Царюграду с силою ратью; но сей Кий княжаше в роде своем и ратоваше многи страны; таже с Констаньтиноградским царем миром и братьский живляше, и велию честь приймаше от него и от всех. Идущу же ему и з вой, на Болгары ходив, и прииде к Дунаю, и вьзлюби место и създа град, хотя тамо сести с роды своими, и не даша ему тамо живущеи, всегда рати сотворяюще; градище же то и доныне нарицается тамо живущиими Дунайци Киевець. Таже на Воложскиа и Камскиа Болгары ходив и победи и возвратився прииде в свой град Киев, и ту живот свой сконча; и брата его Щок и Хорив и сестра их Лыбедь ту скончашася».

Из этого отрывка видно, что наши предположения оказываются правильными: Никоновская летопись определенно говорит о походе Кия на болгар и что городище «Киевець» был предметом борьбы, и неоднократной. Очевидно, тяготение киевских славян к Дунаю было давним и походы Светослава были естественным продолжением этой тенденции (см. также сообщения Прокопия Кесарийского).

Интересно также отметить, что у летописца, оказывается, было больше сведений о Кие: он знал, что Кий воевал с разными странами, и между ними он называет болгар дунайских, затем волжских и камских, — значит, это был не мелкий племенной князек, а представитель государства, интересы которого простирались от Дуная и до Камы. Иначе говоря, мы имеем перед собой ту же Киевскую Русь, приблизительно в том же объеме, что и во времена Аскольда.

Почет в Византии, очевидно, определялся тем, что Кий был союзником Византии против болгар, — обстоятельство, приблизительно указывающее на время, когда существовал Кий.

Замечательно также, что Кий воевал со всеми болгарами, т. е. дунайскими, волжскими и камскими. Мы сталкиваемся здесь с огромной загадкой: почему Киевская Русь враждовала с болгарами? Что определяло эту вражду на столь огромном расстоянии: Днепр — Кама. Что заставляло даже Владимира Великого ходить в такую даль? На это мы ответа не имеем.

В сообщении Никоновской летописи опять-таки интересна ее неполная конкретность — если бы это всё было выдумкой, то она была бы более конкретизирована, т. е. названо имя византийского императора и т. д., указаны подробности, в какой форме был оказан почет Кию и т. д. Этого нет. До летописца дошло, очевидно, только изустное предание и он добросовестно говорит: это я знаю, а это мне неизвестно.

Наконец, особо примечательно то, что у летописца открылся рот только тогда, когда он заспорил, только в этом случае он вытащил из под спуда сведения о Кие, которые он, в сущности, утаил. Он знал о Кие больше, но в летопись этого не внес, и только когда он натолкнулся на ходившую в его время ложную версию о Кие, он вынужден был пустить в ход все имевшиеся у него сведения.