Читать книгу "Камень огня - Таня Хафф"

«Ничто не избавляет так от чувства вины, как хороший пинок под зад, — подумал Дарвиш, когда Охам втирал жидкую мазь в его избитые ребра. — Тебе больно. Мне больно. А посему перестань на меня так смотреть».

На самом деле Аарон редко смотрел на Дарвиша. Следующие несколько дней он лежал неподвижно, завернувшись в почти осязаемое отчаяние. Юноша стоически терпел, когда Карида лечила его. Он никогда не говорил. Несколько раз на дню Фади приносил ему горшок, и если вор нуждался в нем, он его использовал. Он никогда его не просил. Он никогда ничего не просил.

Шахин стоял как вкопанный в тени дворца, наблюдая за последним занятием Дарвиша.

— … и слишком медленно, — закончил разбор оружейный мастер, когда принц, отдуваясь, помогал встать двум побежденным стражникам.

Шахину это не показалось слишком медленным, он был поражен мастерством своего младшего брата. Слишком долго он рассматривал Дарвиша в одной куче с близнецами, считая его неисправимым, проклятым вином, так же как самые младшие члены королевской семьи были прокляты своим рождением (его руки сотворили знак Девяти и Одной), но теперь этот взгляд казался ему неправомерным.

Дарвиш, больше не желая терпеть колкие вопросы и ехидные замечания приятелей, массу времени проводил на тренировочном дворе.

— Здесь надо видеть светлую сторону, — проворчал принц, когда Охам перевязывал его распухшее колено. — Если так продолжать, то скоро я снова буду в форме. Или разбитый на части, — вздохнув, прибавил он и сунул в рот содранную костяшку.

Даже вино манило его меньше, чем всегда.

Как-то вечером возвышеннейший отец встретил его в коридоре, пробежал холодными глазами по грязным, потным доспехам и сказал без всякого выражения:

— Похоже, вор сделает из тебя человека.

Дарвиш ничего не ответил, но той ночью он нарядился в самые яркие шелка, и его не видели трезвым в течение трех дней.

— Дерьмово выглядишь.

Дарвиш рыгнул, отдал Охаму пустую чашку и покосился на голос. По причинам, которых он уже не помнил, хотя допускал, что в то время они имели некое практическое значение, он приказал перенести Аарона, тюфяк и все прочее из гостиной в спальню. Идея оказалась неплохой: вор заговорил.

— А сам-то ты как выглядишь! — парировал он, балансируя на одной ноге, пока Охам снимал с него грязные штаны.

Аарон, откинувшись на гору подушек, которые Фади сложил в изголовье тюфяка, слегка опустил плечи. Любое другое движение тянуло за шрамы на заживающей груди и грозило ввергнуть его обратно в темноту. Вор скривил губы, наблюдая за сценой у кровати.

— Ты один из принцев, — сказал он.

— Верно. — Дарвиш соскребал какую-то корку, присохшую к тыльной стороне ладони.

У Аарона даже опустились брови, когда он попытался вспомнить.

— Дарвиш…

Охам круто повернулся, цепочки, скрепляющие жилет, натянулись от негодующего вздоха.

— Ты должен говорить «ваше высочество!».

— Почему? — холодно промолвил Аарон, закрывая глаза. — Что он со мной сделает?

— Ты можешь умереть! — отрезал Охам.

— Да, могу.

«Но не умру, — подумал он, — бог моего отца еще не закончил со мной». Эта мысль не взволновала его. Его больше, ничто не волновало. У него не осталось чувств, не осталось жизни. Пусть божья десница опускается. Ему уже все равно.

— Он может звать меня как хочет, — сказал Дарвиш и побрел к ванной. — Хватит сверкать на него глазами, Охам, лучше иди сюда. А то как бы мне не утонуть сегодня утром без помощи.

«И кроме того, — тяжело опираясь на одевальщика, принц ухитрился перебросить сначала одну, потом другую ногу через край ванны, — думаю, неплохо, если для разнообразия меня будут называть по имени. И, похоже, черное облако, в которое он себя завернул, наконец испарилось, слава Одной».

После ванны, чувствуя себя если не лучше, то по крайней мере не так близко к смерти, как при пробуждении, принц сидел не шевелясь и наблюдал за вором, пока Охам распутывал его волосы.

— Итак, — спросил наконец Дарвиш, больше потому, что не умел молчать, чем из любопытства, — за чем ты охотился той ночью, когда упал к моим ногам?

Аарон перевел взгляд с узоров света и тени, играющих на потолке, к лицу принца. Почему бы не сказать ему?

— За изумрудом на королевском посохе.

Охам поперхнулся, а Фади на другом, конце спальни едва не выронил из рук блюдо с хлебом и фруктами. Шпион лорд-канцлера, убирающий ванную комнату, навострил уши, дабы не пропустить дальнейших признаний. Принц только ухмыльнулся.

— Я так и думал, что ты явился не за Камнем, поскольку ты не кажешься мне полным идиотом. Изумруд, хм? — Он восхищенно покачал головой. — Зачем?

Аарон сжал губы.

— По личным мотивам, — проворчал он. Фахарра принадлежит ему; память о ней — это единственное, что стоило хранить в его неудавшейся жизни.

— Не хочешь — не говори.

Взяв с поданного блюда персик, Дарвиш начал его очищать.

— Я бы предложил составить мне компанию, — молвил он, пока Фади подбирал упавшую кожицу, — но Карида говорит, что ты еще некоторое время пробудешь на жидкостях. Думаю, она ждет, когда к тебе вернется цвет. — Капля сока брызнула на стену над головой Аарона: Дарвиш жестикулировал с сочным фруктом в руке. — Конечно, ты чужеземец, так что более яркого цвета можно и не дождаться.

Это прозвучало как оскорбление. Направляемые своим королем, жители Ишии привыкли думать, что чужеземцы немногим отличаются от варваров, и относились к ним в лучшем случае с покровительственной терпимостью. Такое отношение намного облегчило Аарону воровскую работу.

— У тебя голубые глаза, — заметил он мягко. Дарвиш вытер подбородок.

— Моя бабушка была с севера. С далекого севера. Договорная невеста.

— Король наполовину чужеземец?

— Выходит, так. — Персиковая косточка полетела за балконные перила. — Но никогда не говори об этом моему возвышеннейшему отцу.

Аарон едва заметно пожал плечами. Он сомневался, что будет говорить хоть что-то королю Джаффару. И если третьему сыну короля, его голубоглазому сыну, так и не удалось понять, что само его существование напоминает королю о том, что он лишь наполовину из той страны, которой правит, страны, которую он старался очистить от других напоминателей, — что ж, это его дело. Вор не намерен открывать ему глаза на правду — ведь говорят же, третий сын слишком слеп, чтобы мог сам это увидеть. Аарона это совершенно не волнует. Неуверенность короля — не его проблема.

— Что ты собираешься делать со мной? — неожиданно спросил он. Впрочем, его и это не волновало — хотя сердце, по-видимому, не подозревая о его ощущениях, забилось быстрее в ожидании ответа.

— Когда тебе станет лучше?