Читать книгу "Замок из стекла - Джаннетт Уоллс"

Вместо того, чтобы медленно газовать и медленно ползти, она «втопила» газ, и машина понеслась вперед. Пианино дернулось, вылетело у нас из рук и влетело в дом через дверь. Папа заорал маме, чтобы она остановилась, но она этого не сделала, и пианино с грохотом и треском пролетело через весь дом и вылетело на улицу через заднюю дверь. Затем оно застряло в кустах.

Папа выбежал к ней через дом.

«Да что ж ты наделала? Я же говорил – медленно!» – охал и причитал он.

«Да ехала-то всего тридцать пять километров в час, – оправдывалась мама. – Если я так медленно еду по трассе, ты начинаешь нервничать!» Она обернулась и увидела остатки пианино: «Упс!»

Мы думали о том, как затащить пианино назад в дом с обратной стороны, но потом передумали, потому что рельсы с другой стороны дома не позволяли подогнать туда машину. Так что фортепьяно осталось стоять в кустах. Когда маму посещало вдохновение, она выходила на улицу и играла под открытым небом. «Даже самым известным пианистам не часто выпадает удача поиграть на открытом воздухе, – говорила она. – При этом соседи могут совершенно бесплатно насладиться искусством».

Папа нанялся электриком на баритовую шахту. Он уходил на работу рано и возвращался тоже рано, поэтому вечером мы вместе играли. Папа научил нас играть в карты. Он показал нам, как надо блефовать в покере – не дрогнув ни одним мускулом на лице, что у меня не очень хорошо получалось. Папа говорил, что мое лицо можно читать как открытую книгу. Несмотря на то, что я плохо блефовала, некоторые игры я все-таки выигрывала, потому что излишне возбуждалась от весьма средних карт, которые мне сдавали, например, от пары пятерок, что сильно сбивало с толку Лори и Брайана, которые, глядя на мое ликование, думали, что у меня одни тузы. Кроме этого, папа придумывал новые игры. Он делал два утверждения, и мы должны были или ответить на вопрос об этих утверждениях, или сказать: «У меня недостаточно информации» и объяснить, почему.

Когда папа был на работе, мы сами придумывали новые игры. Игрушек у нас было мало, но в Бэттл Маунтин в развлечениях не было недостатка. Мы прыгали с крыши, используя армейские одеяла как парашюты, и падали на землю сгруппировавшись, как учил нас папа, на манер настоящих парашютистов. Иногда мы клали на рельсы гвоздь (или монетку в один цент), и проходящий состав их расплющивал.

И все же больше всего нам нравилось исследовать пустыню. Мы вставали рано утром, когда еще не было жарко, тени были длинными и фиолетовыми и весь день был впереди. Иногда папа, командуя по-военному «Ать-два, ать-два», маршировал с нами в пустыню, где мы выполняли отжимания и подтягивались на согнутой в локте папиной руке. Но чаще всего мы ходили в пустыню вдвоем с Брайаном. Пустыня – это настоящая кладовая самых интересных и занятных вещей.

Мы переехали в Бэттл Маунтин потому, что в этих местах было золото. Однако кроме золота здесь залегали и другие металлы: серебро, медь, уран и барит, который, по словам папы, использовали при бурении нефтяных скважин. Родители показывали нам разные породы и объясняли, что из них добывают. Мы знали, что железная руда – красная, а медная – зеленая. В пустыне было очень много бирюзы, и мы набивали его карманы так, что штаны едва на нас держались. Кроме того, в пустыне можно было найти старые индейские наконечники стрел, древние окаменелости и старые бутылки, ставшие фиолетовыми от несусветной жары и испепеляющего солнца. Иногда попадались черепа койотов, погремушки гремучих змей и старая змеиная кожа. Еще в пустыне были огромные роющие лягушки, которые так испеклись на солнце, что высохли и весили не больше листа бумаги.

Вечером в воскресенье, если у папы были деньги, мы шли в клуб Owl[19]обедать. На вывеске клуба было написано «Всемирно известный» и нарисована сова в фартуке, указывающая крылом на вход в клуб. В одной из комнат внутри стояли игровые автоматы, которые постоянно светились и издавали разные звуки. Мама считала, что азартные игры – это своего рода вид гипноза. «Никогда не играйте в «одноруких бандитов», – советовал нам папа и объяснял это тем, что здесь самые маленькие шансы выигрыша. Если папа играл, то только в бильярд или в покер. Он не верил в удачу – только в себя. «Тот, кто выдумал фразу о том, что надо играть теми картами, которые тебе раздали, совершенно не умел блефовать», – говорил папа.

В клубе была барная стойка, за которой с пивом и сигаретами висли мужчины с обгоревшими от солнца шеями. Они были знакомы с папой и каждый раз, когда он входил, начинали громко с ним шутить. «Видимо, у заведения дела совсем плохо идут, раз таких людей сюда пускают!» – кричали приятели папы.

«Меня сюда впускают, чтобы как-то разрядить атмосферу вокруг вас, нечесаные лишайные койоты», – отшучивался папа, после чего откидывал назад голову и громко смеялся. После этого мужчины принимались дружески колотить друг друга по плечам и спинам.

В ресторане мы всегда сидели в отдельной кабинке. Официантке нравились наши хорошие манеры, потому что родители приучили нас говорить «да, мэм», «спасибо», «пожалуйста» и называть мужчин «сэрами».

«К тому же наши дети чертовски умные, – заявлял папа. – Самые офигенные дети, которые вообще родились на этой земле». Мы вежливо улыбались и заказывали гамбургеры, хот-доги с чили, молочные шейки и тарелки блестящих от жира луковых колец во фритюре. Официантка приносила наш заказ и разливала молочный шейк из запотевшего железного контейнера для взбивания, в котором всегда оставалось немного шейка, и она оставляла его у нас на столе. «Кажется, вы выиграли джек-пот», – каждый раз говорила официантка, оставляя на нашем столе остатки шейка. Мы так наедались, что еле выползали из ресторана. «Пойдем домой, ребятки», – говорил папа.

Владельцы месторождения барита, на котором работал папа, вычитали из его зарплаты деньги за квартплату.

В начале недели мама шла в магазин компании и затоваривалась продуктами. Она говорила, что только те, чьи мозги промыты рекламой, будут покупать полуфабрикаты, которые надо лишь разогреть. Мама всегда покупала настоящие продукты, чтобы готовить дома. Она брала мешок картошки, пакеты муки, сухое молоко, лук, рис или бобы, соль, сахар, дрожжи для выпечки хлеба, консервированные макрель и ветчину или кусок копченой колбасы, а на десерт – банки персиков в сахарном сиропе.

Мама не очень любила стряпню. Она говорила: «Зачем проводить полдня у плиты, готовя еду, которая исчезнет за час, когда за это время можно нарисовать бессмертную картину?» Раз в неделю она готовила большой казан рыбы с рисом, а чаще всего – с бобами. Мы вместе перебирали бобы и вынимали из них камушки, после чего мама замачивала бобы на ночь. Наутро она варила их, добавив немного ветчины для запаха. Всю последующую неделю мы ели это блюдо на завтрак, обед и ужин. Если еда начинала портиться, мы просто добавляли в нее больше перца, как это делали практичные мексиканские обитатели нашего дома.

Мы тратили так много денег на еду, что к моменту папиной получки он практически не получал никаких денег. Помню, как однажды на момент зарплаты папа даже был должен компании одиннадцать центов. Папа отнесся к этой новости с юмором и сообщил в кассе, что будет должен. К тому времени папа уже перестал так часто, как раньше, ходить в бар и вечерами частенько оставался с нами дома. После ужина мы рассаживались на скамейках или ложилось на пол и читали книжки. В центре комнаты всегда лежал словарь для того, чтобы мы могли посмотреть в нем непонятное нам слово. Иногда я обсуждала с папой определение слова из словаря, и если мы были не согласны с ним, то писали письмо редакторам издательства, выпустившего словарь. Редакторы отвечали нам, многословно защищая и обосновывая свою позицию, на что папа писал им еще более длинный ответ, и такой обмен письмами продолжался до тех пор, пока редакторы не переставали отвечать нам.