Читать книгу "Последний фуршет - Вера Копейко"

— Молодец. Ты, кстати, осознала, что эта косметика сегодня — самая дорогая в мире?

— Еще бы не осознать, — фыркнула она. — Баночку крема в Европе продают за полтысячи баксов.

— Она того стоит. Для японцев косметика в одном ряду с национальными символами — чайной церемонией, икебаной, лаковой живописью. Они изучили связь кожи с нервной системой и иммунной и установили, что ароматы действуют на человека, как мягкий наркотик. Привыкаешь, но никакого вреда, одно удовольствие, — говорил менеджер.

Она кивала, глядя на его печальное лицо.

— Ты не передумаешь? — спросил он.

— Нет. Меня поманили мечами, — призналась Лиза.

Поманил ее Павел Лобастов, который учился на три курса раньше. Его отец подарил ему галерею в Замоскворечье. Он был журналистом, работал в странах Юго-Восточной Азии, но больше всего любил Японию.

— Понимаешь, — говорил Павел, — отец всегда хотел работать в Японии, но не знал языка. Он с детства продолбил мне голову — ты будешь знать японский и осядешь корреспондентом в Токио. Но посуди сама, какой из меня журналист? Сколько я могу стоить на рынке?

Лизу он нанял после того, как она откопала необыкновенную вещь — настоящую, японскую, старинную. Хибати. Это жаровня, на которой можно готовить и европейскую еду — жарить, например, сосиски или яичницу.

Темный ящик высотой со стол сделан был из клена и дуба. Сверху прикрыт потемневшим от старости металлическим корытцем для углей. На нем — подставка для чайника. В хибати Лиза обнаружила пять ящичков разного размера для кухонных мелочей — спичек, пробок, ниток, пуговиц, зажигалок, свечей и палочек. Больше всего ей понравились металлические палочки с деревянной ручкой для помешивания углей.

Лиза набрела на хибати случайно, в одном арбатском антикварном салоне. Он стоял в углу, заваленный нечищеными серебряными ножами и вилками разных времен, а голова куклы с белыми волосами, завязанными синим бантом, торчала из выдвижного ящика.

Лиза с каменным лицом осмотрела хибати. Она поняла, что хозяин не знает, чем владеет.

— Середина девятнадцатого века, — сказала Лиза. — Бери, Павел.

— Сколько, думаешь, эта штуковина стоит на самом деле? — спросил он. Павел знал: у Соломиной нюх отменный.

— Я думаю, можешь просить шесть тысяч долларов.

— Ну да? А за сколько я могу получить?

— За пустяки, — сказала Лиза.

Он засмеялся:

— Провернем сделку — и я тебя нанимаю. Для раскрутки клинков нужны деньги.

Лиза работала в галерее с утра до ночи. Они уже подходили к тому, чтобы заняться клинками...

Но все перевернулось разом — родители, Славик.

... — Лизунья, — она снова и снова слышала голос мужа. — Какой смысл работать у Павла за гроши? — Хотя с тех пор как она вышла замуж за Славика, Павел ей прибавил зарплату. Оказалось, что муж знаком с его отцом.

А потом Лиза удивила всех знакомых — она ушла с работы. При ее энергии и амбициях осесть дома?..

— Я выиграл, — сказал Славик.

— На что ты играл? — спросила Лиза.

— На победу. Я люблю только те игры, в которых побеждаю. Всех. Даже тебя. Я тебя победил, — Славик повалил ее на диван, прижимаясь всем телом. — Ты моя. Только моя, и ничья больше.

— Ты меня победил, как же, — насмешливо фыркнула она. — Это я разрешила тебе победить себя.

— Считай как угодно, — бормотал он ей в шею. — Но я думаю именно так...

...Лиза вздрогнула, почувствовав, как тело вспомнило тот вечер. То был первый вечер абсолютной свободы. Никогда прежде ее руки не были такими смелыми, а губы такими жадными. Как будто она брала реванш за то, что подчинилась ему. Теперь она делала с ним то, что хотела, но не решалась прежде.

Тело Славика замирало от изумления, выгибаясь навстречу ее горячему рту... Его руки тоже расхрабрились, а длинные пальцы проникали туда, куда бы не посмели прежде.

— Ох, Лиза, — стонал он. — Нет, ты — Лизунья. Ты облизала меня... всего, — лицо его пылало.

Они вжимались друг в друга так, словно надеялись соединиться навечно...

Дивана им было мало, они упали на пол. Там, на толстом белом ковре, сцепились, как японские борцы на татами... Казалось, большая комната настолько полна вздохами, стонами, что крик, который вырвался из груди Славика, уже не вместится, и стены рухнут, и они упадут с двадцать второго этажа в объятиях друг друга.

Но все осталось на месте, они лежали, обнявшись, мокрые от пота, тяжело дыша.

Вообще-то Лиза тоже считала, что жизнь — это состязание, в котором ей всегда хотелось быть первой. Она поняла это в четырнадцать лет.

— Слушай, а что ты делал, когда тебе было четырнадцать? — неожиданно спросила Лиза мужа, когда они вместе постояли под душем и сели пить чай.

— Я? — Славик удивился. — Читал книжки, — быстро ответил он, чувствуя, как тело покрывается липким потом снова.

Лиза засмеялась:

— На самом деле? А я думала, что ты, как и я, боролся за победу над собой. — Она слегка нахмурилась, что-то в его поспешном ответе зацепило. Но Славик торопливо добавил:

— Я помню другое о себе, но тогда мне было гораздо меньше, чем четырнадцать. Это важно для тебя.

— Что это?

— Сейчас узнаешь. В шесть лет родители свозили меня в Крым. Мне там так понравилось, что я им заявил: как только женюсь, то повезу жену отдыхать туда. Но до сих пор этого не сделал. Поехали?

— В Крым? — удивилась Лиза. — Но мы были с тобой в Испании, в Египте...

— Нет, нет, в Крым. Понимаешь, я просто обязан свозить тебя в Крым. Ты согласна? — спросил он, потянувшись к Лизиной руке через стол. — Ты согласна?

— Я согласна на все... — прошептала она, чувствуя, что больше всего ей хочется снова оказаться с ним на ковре...

А сейчас, думала Лиза, глядя в дачное окно, она не согласна. И самое печальное, ей не хочется оказаться с ним на ковре...

7

А поначалу Лиза упивалась свободой. Она носилась по Москве. Она строила дачу. Она была личным шофером мужа. Она набирала его тексты на компьютере. Она занималась его электронной почтой. Она выращивала орхидеи, рыбок в двух аквариумах. Она ходила со Славиком на фуршеты, приемы, обеды, ужины...

Лиза знала, что нового появляется в магазинах для сада и огорода. Она дотошно выясняла преимущества роторной косилки перед другими и катила за ней на другой конец Москвы, потом на дачу, чтобы опробовать. Она вытряхивала порубленную острыми металлическими ножами траву из сборника-короба и любовалась ровными полосами после стрижки, как на английском газоне.

Мелькал в голове укор: ножи косилки — вот единственная связь с заветной мечтой. Но события новой жизни быстро вытесняли его. Задвигали в самый дальний угол.