Читать книгу "10 вещей, которые я теперь знаю о любви - Сара Батлер"

Десять фактов о доме моего отца

1. Входная дверь заедает.

2. В гостиной висит портрет Тилли и Си. На нем им семь и пять лет. Они в похожих розовых платьях и белых носочках.

3. На ковре в гостиной под кофейным столиком до сих пор виднеется бледное пятно: тридцать лет назад мама разлила там бутылку красного вина.

4. Папин кабинет пропах табаком.

5. В шкафу под раковиной стоят четыре бутылки солодового виски: Talisker, Ardmore, Jura, Laphroaig. Talisker осталось уже на донышке, остальных — больше половины.

6. Когда мне было восемь, я отодвинула кровать от стены и написала свое имя красной шариковой ручкой на обоях. Надпись до сих пор там.

7. В доме нет ни Интернета, ни компьютера.

8. На втором пролете есть три скрипучие половицы: одна — третья по счету от двери в комнату Си, вторая — возле моей комнаты, а третья — в самом низу лестницы, ведущей на чердак.

9. Если долго смотреть на обои в подсобке, можно увидеть на рисунке сотни крошечных человечков, стоящих на крошечных островах.

10. Здесь я никогда не чувствовала себя как дома.

Едва открыв дверь, я понимаю, что отец мертв. Дом будто зажмурился, затаил дыхание, надеясь, нет, даже молясь о том, чтобы случившееся не произошло на самом деле. Стою в дверях, и так хочется повернуться и уйти прочь.

Не помню, сколько раз я сбегала отсюда в детстве. Возвращаться всегда было невесело: незнакомцы требовали назвать им адрес, полицейские подозрительно поглядывали на меня, разговаривая по телефону, — худенькая, маленькая, рыжая, зеленоглазая, да, это она. Учителя возмущались или кричали; в любом случае, они твердили одно и то же, снова и снова. Отец всегда выглядел раздосадованным и слегка морщился, будто съел что-то не то. Однажды Си шлепнула меня; я шлепнула ее в ответ.

Поначалу-то мне все нравилось: и волнение, охватывавшее меня, когда я выбиралась наружу и ныряла в ночную прохладу, и морозный аромат на школьной спортплощадке, и желтые уличные огни, и тихий шорох лисьих шагов. Я воображала себя вором-домушником, детективом, убийцей. Я отползала от здания — дома или школы, — а потом оглядывалась на него: пустые темные глазницы окон, тяжелые мрачные камни. Иногда я в буквальном смысле бежала, неслась, пока ноги не начинали гореть, а сердце не начинало колотиться в груди, будто загнанный зверь. Я никогда не убегала куда-то, всегда только — откуда.

Захлопываю дверь, снимаю куртку и вешаю на крючок поверх его летнего плаща. Папа. Пытаюсь представить его лицо, но не могу. Не надо было уходить. Мне некуда было идти и нечего делать, я просто слонялась по улицам, стараясь не впадать в панику. Надо было остаться, поговорить с ним, сказать, что все это не имеет значения. Какая разница, что там за секреты между ним, Тилли и Си. Это их дело. Надо было сказать ему, что я его люблю.

— Алиса? — Си появляется в дверях гостиной. — Алиса, он… — Сестра сжимает губы.

— Он уже?..

— Мы пытались тебе дозвониться…

Я оставила мобильный в комнате.

— Доктор только что ушел.

Киваю.

— Я позвонила Стиву. Он скажет мальчикам.

Изучаю выпуклый узор на стене в прихожей: наверно, точно такие же букеты цветов в квадратных рамках красуются на стенах и в других прихожих — в тысячах чужих домов.

— Тебе надо бы зайти к нему, — говорит Си.

Я ни разу не видела мертвеца.

— А где Тилли?

Си кивает в сторону гостиной.

— Говорят, это помогает. Посмотреть на тело.

У меня голова пухнет. Пытаюсь представить, как отец лежит там, этажом выше. Надеюсь, кто-нибудь раздвинул шторы и открыл окно. Надеюсь, там не мрачно и душно. Как это случилось? Внезапно? Или он этого ждал? Лежал, смотрел в потолок и чувствовал, что сердце вот-вот остановится? Ему было больно?

— Мы обе простились с ним.

Я прохожу мимо нее в гостиную. Тилли сидит на диване, сложив руки на коленях. Ее лицо совершенно белое.

— Мы пытались тебе дозвониться, — говорит она.

— Простите.

Они ждут, что я расплáчусь. Я сама жду, что расплáчусь.

— Он?

Тилли опускает глаза:

— Он был не совсем в сознании, Алиса. Когда… — Она сжимает руки и поднимает взгляд.

Мне нужен Кэл. Хочу, чтобы он погладил меня по волосам и спел что-нибудь. Он часто сочинял песенки, глупые, бессмысленные, с нечеткой мелодией: Алиса, Алиса, Алиса. Не лезь в кроличью нору, без тебя я не могу. Останься тут со мной, Алиса, Алиса, Алиса. Хочу почувствовать, как его губы касаются моей кожи, как вибрирует голос у него в груди. Я могла бы позвонить ему, но от этого все только усложнится.

— Милая. — Тилли протягивает ко мне руки. Если я позволю ей обнять меня, то не знаю, что случится.

— Я пойду… — Делаю знак рукой в сторону лестницы. Тилли кивает.

Но я не иду в его комнату. Прохожу мимо нее, поднимаюсь на чердак, сажусь в кресло-качалку и раскачиваюсь взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед, впиваясь ногтями в ладони. Сестры наконец догадались, где я, и стали звать меня, но я не в силах ответить. И когда Си поднимается по лестнице и встает передо мной, скрестив руки на груди, я не в силах взглянуть на нее. В конце концов она бросает свою затею и уходит.

Мы с Кэлом поссорились из-за недомолвок. Это было уже под конец отношений, когда проблемы становилось все труднее не замечать. Он обвинил меня в пассивной агрессии. Я обвинила его в трусости. Сказала, что мы застряли, не можем двигаться дальше, потому что он не хочет даже сказать родителям о моем существовании. Он ответил, что родители ему не указ, они не все решают в его жизни. «А вдруг ты обманывал меня?» — выпалила я тогда. «Мне иногда кажется, что ты ревнуешь», — выдал он. «Шутишь? Да пошел ты!» — в сердцах я швырнула на пол чашку с кофе. Она не разбилась, только прокатилась чуть-чуть, и гуща выплеснулась на тонкий темно-коричневый ковер, который мы оба терпеть не могли.

* * *

Потом я слышу звонок в дверь. Голоса. Так вот что значит — «приглушенный тон». Четыре пары ног на лестнице.

Они положат отца в гроб и заколотят крышку. Прижимаюсь лицом к коленям и обхватываю ступни руками. Чувствую собственную дрожь.

Стараюсь не слушать. Когда они уходят, я спускаюсь к себе в комнату и включаю телефон. Спустя некоторое время, после цепочки переадресаций, музыкальных пауз и «оставайтесь на линии», меня наконец соединяют с аэропортом Хитроу, отделом утерянного багажа. Я сижу на кровати, сжимаю-разжимаю край одеяла в кулаке. Простыни скучные, темно-синие. Отец всегда покупает что-нибудь в таком духе. Покупал. Меня скручивает от боли, будто кто-то продырявил мне грудь и влил туда свинец.

— Чем могу помочь? — Мужчина на другом конце провода говорит с роскошным нигерийским акцентом. Вот бы он почитал мне что-нибудь. Чтобы я лежала в кровати, натянув одеяло до подбородка, а он читал мне книжку. — Алло?