Читать книгу "Шпионский тайник - Питер Джеймс"

Я машинально кивнул.

– Мы считаем, что вы подойдете. Нам нужна молодежь, способная, инициативная, с драйвом. Конечно, это не накладывает на вас никаких обязательств. – Он потянулся за орешком. – Абсолютно никаких. Но лично я полагаю, что вы сочтете предложение приемлемым.

– Выбора у меня, похоже, нет.

– Хорошо. Мы вас посмотрим. Пройдете подготовку. Если покажете результат, хорошо.

– А если не покажу?

– Во Франции, старина, срока давности по убийству нет.

– Что вы имеете в виду?

– В некоторых странах существует такой порядок. Если полиция в определенный срок – скажем, пять, десять или пятнадцать лет – не предъявляет обвинение по совершенному преступлению, то преступник считается свободным. Во Франции этого нет. За вами могут прийти завтра, через шесть месяцев… или через сорок лет.

Я долго смотрел на Уэзерби. Лицо его снова расслабилось, и, казалось, кроме орешков, моего недавнего клиента ничто не интересует. Неужели это стандартная процедура в британской секретной службе? Если так, то у них там весьма странный способ вербовки.

Глава 9

Я проснулся от странного, похожего на тяжелое дыхание звука, шедшего от проложенных под полом труб, усердно закачивавших горячий воздух для поддержания температуры на заданном уровне. Тот, кто их проложил, должно быть, страдал от низкого давления. Трубы кипели.

Несколько секунд я лежал неподвижно, не хотел беспокоить Сампи, потом услышал шорох бумаги и понял, что она уже проснулась и читает, с утра пораньше заполняет мозг сентиментальными диалогами из очередного любовного романа. «О, Родни, дорогой, почему бы тебе сегодня не рассказать Мэри о нас?» – «Не могу, мой ангелочек. Дети только-только вернулись домой на летние каникулы».

Умная девушка, а читает всякую чушь. Может, ей это нужно – производит терапевтический эффект, помогает не ощущать давления работы. Сампи – специалист по импрессионистам, консультирует принадлежащий «Сотби» аукционный дом «Парк Бернет». Но в основном работает фрилансером, оценивает картины для предполагаемых покупателей. Там свои проблемы и стрессы. Никто не скажет консультанту спасибо, узнав, что картину с вазой для фруктов, за которую выложено двести тысяч долларов, написал четырехлетний ребенок.

– Доброе утро! – сказал я и, повернувшись, посмотрел на нее. По утрам Сампи выглядит просто потрясно – великое, на мой взгляд, достоинство.

Она оторвалась от книги и торопливо чмокнула меня в щеку:

– Как насчет кофе?

– Двумя руками за. А к нему – яичницу с беконом и помидором, колбасу, поджаренный хлеб, фасоль, грибы, тост, мармелад и кукурузные хлопья. – Я соскользнул с кровати и прошлепал к окну по теплому ворсистому ковролину. Развел шторы, посмотрел через тройное стекло на утренний зимний Нью-Йорк. Красное небо, морось и густой белый туман на траве и окнах припаркованных машин. Дальше, на автостраде Ван-Вик, медленно ползущая – наверное, из-за какого-то препятствия – в сторону Манхэттена вереница автомобилей, в которой выделялись мигающие красные огоньки на крыше полицейского патруля.

Я вернулся в постель, удобнее устроился на подушках и попробовал собрать разбежавшиеся мысли. Задача оказалась непростая, и чем усерднее я старался, тем больше жалел о том, что проснулся. Говорят, утро вечера мудренее. Не знаю, как насчет мудренее, но ситуация определенно прояснилась. Вот только лучше она от этого выглядеть не стала.

Сампи поднялась и отправилась в ванную. Как только дверь за ней закрылась, я потянулся к ее сумочке. Высыпал все, что было, на кровать, поднял подложку, которую сам же старательно приклеил позапрошлой ночью, вытащил из-под нее конверт, вернул на место подложку и все остальное и поставил сумку на пол.

Конверт был адресован не мне, а моему боссу, сэру Чарльзу Каннингему-Хоупу, более известному под кодовым именем Файфшир. Я знал, что он возражать бы не стал, поскольку от активной работы некоторое время назад отошел.

Беглый осмотр показал, что с конвертом, слава богу, ничего не случилось. Он был нежно-розового цвета и перетянут посередине ярко-синей ленточкой с аккуратным бантиком.

Файфшир исполнял обязанности генерального директора МИ-5 и подчинялся непосредственно министру внутренних дел, в настоящее время Энтони Лайнсу. Я познакомился с ним шесть лет назад, вскоре после того, как меня завербовал Уэзерби. Файфшир требовал, чтобы ему лично представляли всех новобранцев, которым он излагал свое видение роли МИ-5 и себя самого, и объяснял, каким образом роль новичка должна вписаться в общий строй вещей.

По причинам, определить которые невозможно – некоторые называют это химией, некоторые вибрациями, – мы сошлись с первого взгляда, и он взял меня под свое крыло. Повезло. Большинство агентов выполняли неблагодарную работу – дрянную, паршивую, грязную. Они скитались по земле, зарывались в нее, как черви и долгоносики, кроты и полевки; страдали от холода и боли; они прятались, притворялись и лгали; обитали в дешевых и дорогих отелях; у них никогда не было друзей, жен и детей, и они часто умирали в первые десять лет службы.

Мои задания не отличались от тех, что доставались другим, и были такими же грязными. Но Файфшир, по крайней мере, благодарил меня после каждого, щедро угощал виски, или шерри, или чем-то еще, что находилось в его мрачном, обшитом дубовыми панелями, звуконепроницаемом кабинете на Карлтон-Хаус-Террас с видом на Молл и каменное, напоминающее коробочку для пилюль и замаскированное плющом здание, прикрывавшее в годы Второй мировой войны зарывшийся глубоко под землю центр связи Адмиралтейства.

Но какой бы радушный прием ни устраивал Файфшир, он всегда держал дистанцию. Агентов называл только по номерам и упоминал их только по номерам, хотя это случалось не часто. Он верил в автономность – агенты не должны знакомиться друг с другом, должны тренироваться изолированно, работать изолированно и при необходимости умирать изолированно.

В Глостершире у Файфшира было загородное поместье, на Уимпол-стрит – квартира. Женат он, насколько известно, ни разу не был, и все его существование сводилось к работе. Он работал постоянно и непрерывно, независимо от того, где находился и что делал – сидел в офисе, мерил шагами квартиру или проводил идиллический уик-энд в роли деревенского сквайра. Работе Файфшир отдавался с рвением миссионера и все силы употреблял на то, чтобы поддержать надежность британской разведки, сохранить ее единство и целостность и сделать крепче и сильнее.

Крепкий как сталь, соображающий быстрее любого калькулятора, безжалостно твердый – таким был сэр Чарльз Каннингем-Хоуп. В начале Второй мировой войны он вступил в армию и дослужился до звания генерал-майора. Прежде чем удача отвернулась от него и немецкий снаряд снес голову, заключавшую в себе выдающийся мозг, талант заметили, и Каннингема-Хоупа доставили самолетом с фронта в Уайтхолл, где он и пребывал с тех пор.

С неба перестали падать бомбы, боевые действия закончились, стороны заключили мир, но для Файфшира война продолжалась, и конца ей не было видно. Холодная война, теплая война, кровавая война, тихая война – как ни назови, в конце концов все сводилось к одному: выживанию. Он намеревался выжить, и для того, чтобы это случилось, выжить должен был его мир, а чтобы мир выжил на приемлемых для него условиях, выжить должна была страна. И не просто выжить, а подняться и стоять так, чтобы с ней считались. Вот почему он и воевал – изо дня в день.