Читать книгу "Глаза Клеопатры - Наталья Миронова"

— А ты откуда знаешь, какую яхту мы видели?

Они оба засмеялись.

— Пойдем в ту комнату, — предложил Никита. — Да оставь ты эту посуду! Говорю же, Алдона завтра вымоет.

— Интересно, как ты в Москве обходишься.

— В Москве у меня есть другая Алдона. Дусей зовут. Я в ней души не чаю.

Эту женщину он вывез из-под Тарусы. Познакомился случайно, когда предполагаемые партнеры по бизнесу пригласили его на какую-то эксклюзивную охотничью базу с не менее эксклюзивной баней. С охотой ничего не вышло. Впрочем, Никита сразу понял: охота — всего лишь предлог. А эксклюзивная баня, как он и ожидал, обернулась пьянкой с девицами. Никита от этого удовольствия отказался наотрез, словно почуял недоброе, а вот его московский приятель, тот самый, что втянул его в эту королевскую охоту, вляпался по-крупному. Девиц, как, впрочем, и баню, и мифическую охоту, организовали тарусские бизнесмены, с которыми он свел Никиту. И вот ему-то, этому незадачливому посреднику из Москвы, попалась девица с вирусным гепатитом. Он заразился, полгода лечился и потом еще долго допытывался у Никиты, как тому удалось «соскочить».

Единственным светлым пятном во всей этой кошмарной поездке стала Дуся — женщина, которая убирала в коттеджах и готовила еду. Никита сразу ее оценил и пригласил к себе в Москву. Она чуть не упала, когда он назвал ей сумму ежемесячного жалованья. В Тарусе у нее остались муж-алкоголик и дети-оболтусы. Конечно, она согласилась. На Никиту смотрела как на божество, а он всерьез уверял, что она стоит своего веса в золоте.

Кстати, это выражение он подцепил у своего настоящего партнера, итальянца из фирмы «Оливетти», которого однажды принимал в Москве у себя дома. Когда пришла пора прощаться, воспитанный итальянец поблагодарил Дусю за вкусный ужин и сказал, что в Италии ей платили бы именно столько, сколько она весит, в золоте. Никита перевел.

— Да что вы! — всплеснула руками Дуся. — Я ж по-вашему ни слова… Ни — куда пойти, ни — чего купить…

— У нас нанимают женщин из Северной Африки, — объяснил итальянец. — Они тоже ни слова не знают по-итальянски. Но за ними еще глаз да глаз нужен, и готовить они не умеют. Не то что как вы, вообще не умеют. Их еще учить приходится. И такой чистоты от них не добьешься. Так что вы подумайте над моим предложением.

Дуся смутилась, покраснела и сказала, что лучше уж она останется в Москве с Никитой Игоревичем.

Она была отличной поварихой и идеальной хозяйкой. Честная до неприличия, она после каждого похода за покупками норовила вернуть Никите сдачу до копейки, хотя он понятия не имел, что ему делать с этой мелочью.

— Оставьте себе, Дуся, — говорил он.

— Красть?! — ужасалась Дуся. — Господь с вами, Никита Игоревич, что вы такое говорите!

Она относилась к нему по-матерински. Жалела, что он так много работает, вскакивала среди ночи, если он возвращался домой поздно, готовила на скорую руку «что-нибудь вкусненькое». Никаких полуфабрикатов и «разогрева вчерашнего» Дуся не признавала, каждый вечер его ждал дома полноценный свежеприготовленный ужин.

— Повезло тебе, — сказала Нина, выслушав рассказ о домработнице Дусе, и снова принялась составлять посуду на поднос. Никита попытался ей помешать. — Дай хоть на кухню унести.

— Потом. Я сам унесу. — Он увел ее в гостиную и усадил на диван. — Расскажи, как ты стала модельером. Как вообще становятся модельерами?

— Как «вообще», не знаю. У меня это от мамы. Она была прекрасной портнихой и меня научила шить.

— Ах да, швейный техникум… Но ведь уметь шить — это не то же самое, что быть модельером?

— Швейный техникум тут ни при чем, — нахмурилась Нина. — Но ты прав, быть портнихой — это одно, а модельером — совсем другое. Я научилась шить, а потом мне в голову стали приходить фасоны. Это невозможно объяснить… Я думала, мужчины не любят говорить о тряпках, — смешалась она.

— Мы говорим не о тряпках, — возразил Никита. — Мы говорим о тебе. Мне все интересно. Ну пожалуйста, расскажи, как вы с ней жили. Что с ней случилось?

— Он споил ее. Болярин, — пояснила Нина. — Я тогда была маленькой, ничего не понимала, но я видела, как он наливал ей водку. Рюмку за рюмкой. Ему нужен был секс, вот он ее и спаивал. Это я потом догадалась. А она уже не могла остановиться. Московская жизнь не пошла ей на пользу. Писательские жены не приняли ее в свою компанию. Они быстро прознали, что она хорошо шьет, и стали у нее одеваться. Но при этом смотрели на нее как на прислугу. Конечно, ей было одиноко.

Тут подбежал Кузя и вспрыгнул к Нине на колени, словно чувствуя, что ей грустно.

— У вас с ним прямо телепатия, — улыбнулся Никита.

— А ты не шути. Может, и телепатия.

— Ладно, расскажи, на что вы жили? — тихо спросил Никита. — Ты же говоришь, он отселил вас в коммуналку. И алиментов не платил.

— Все верно. Мама не потеряла своих заказчиц, когда мы переехали в коммуналку. Мы жили бы совсем неплохо, если бы она не пила.

— Но она пила.

— Все больше и больше, — вздохнула Нина. — Мне пришлось ей помогать. Годам к двенадцати-тринадцати я уже вовсю кроила и шила за нее.

— Ни фига себе! — присвистнул Никита. — Тебе же надо было в школу ходить!

— Я ходила в школу, а после школы спешила домой. Маму надо было подготовить к приходу заказчиц. Мы специально назначали примерки на те часы, когда я была дома. Они же не знали, что это я шью. Кто из них стал бы иметь дело со мной?

У Никиты голова шла кругом.

— А когда же ты уроки делала?

— Я старалась все, что можно, успеть в школе. На переменах или прямо на уроке. Ну а что не успевала, доделывала дома.

— После шитья?

— После шитья. Мне надо было хорошо учиться, чтоб маму в школу не вызвали.

— Но все равно бывали же родительские собрания, — напомнил он. — Она не ходила?

— Нет, не ходила. Я говорила, что мама болеет, а папы у меня нет. И то и другое было правдой. Я видела, как она уходит, буквально тает на глазах.

— Нет, постой… — Никите нужно было задать столько вопросов, что он не знал, с чего начать. — А как вы пережили антиалкогольную кампанию?

— Так это когда было! — воскликнула Нина. — Мама тогда еще сама ходила, а я была маленькая, мне все равно не продали бы. Хуже стало потом, когда она совсем перестала выходить из дому.

— Ты покупала ей водку. — Это был не вопрос, а утверждение.

— Да, покупала. А что мне было делать? Покупала, припрятывала на утро — опохмелиться. Что ты на меня так смотришь? Ты хоть представляешь, какая это боль?

— Представляю, — буркнул Никита. Он пытался представить себе другое: как жила, как выживала эта девочка, оставшись один на один с матерью-алкоголичкой. — Кто покупал тебе одежду? Школьную форму?