Читать книгу "Молоко с кровью - Люко Дашвар"

Немец обо всем забыл. Забралася на подоконник и спустя миг исчез в открытом окне. И за этот миг таким героем себя почувствовал – словно вместо Гагарина в космос слетал. А в комнатку прыгнул – мама родная! На кровати Лешка храпит, у окна Маруся в одной сорочке с намыстом на шее, и вот между ними – он, как кизяк в проруби.

Закрутился на одном месте.

– Да… пойду, наверное, – шепчет и голоса своего не слышит.

Маруся улыбнулась, шагнула к Степке, закрыла ему рот поцелуем. Оторвалась. На Лешку кивнула.

– И ты бы меня на него покинул?

– Сама на него бросилась, – ответил горько.

– Чтобы не топился, – приказала Маруся.

– Все равно пропаду, – прошептал.

– А я тебя женю, Степа, – ответила. – Ровней будем. У меня – вот этот, а ты, например, Татьянку горбоносую возьмешь… А ночи – наши…

– Маруська, да ты… Румынка сумасшедшая, – испугался.

Она приложила палец к губам, мол, тихонечко мне, и опустилась на пол. Степкины ноги подкосились, будто обрадовались, – и так едва немца держали. Он опустился на пол рядом с Марусей и, пока ее быстрые руки нетерпеливо расстегивали пуговицы на его сорочке, осторожно отодвинул подальше Лешкину руку, которая упала с кровати и свисала прямо над Степкиным носом.

Через год снова лето запекло.

– И чего это ты, немец, все лыбишься? – спросил баянист Костя, когда однажды утром пришел в тракторную бригаду и увидел, как немец без печали в тракторе ковыряется.

– А по ком слезы лить? – подозрительно зыркнул Степка. Перестал улыбаться.

– А сам узнаешь! – Костя недобро оскалился и присел на колесо трактора. – Иди, немец! Получишь сейчас нахлобучку за все свои похождения.

Степка побелел, растерянно вытер замасленные руки о рабочие штаны и поправил очки.

– Ты того… Что такое? Куда идти?

– В контору, куда ж еще? – удивленно пожал плечами Костя. – Ради какого-то немца меня по бригадам бегать заставили!

– А что там, в конторе?

– Там и председатель, и секретарь парткома, и Лешка Ордынский… Он же теперь в хозяйстве второй человек после Старостенко. Ждут тебя, немец. Готовь сраку!

Степка вздохнул и побрел к конторе. «Да разве могло быть иначе? – горевал мысленно. – Кто-нибудь когда-нибудь, но узнать должен был… Что теперь будет? Хоть бы Марусю не трогали…»

На то время колхоз уже богатым стал. Новую контору в центре Ракитного возле клуба построил, начал колхозникам новые дома ставить, без печей – с газом. Степка остановился около аккуратно покрашенного белым заборчика, который охранял цветник вокруг конторы, и толкнул дверь.

В конторском коридоре темно, хоть глаз выколи: верно, скупенький Старостенко справедливо рассудил, что в коридоре дела не делаются, и решил сэкономить на электричестве. Степка прошел мимо нескольких закрытых дверей, за которыми шуршала бумагами колхозная элита – бухгалтерша, агроном, два животновода и инженер-механик, который и был немцу начальником, и обреченно остановился перед дверью кабинета председателя колхоза Матвея Ивановича Старостенко, потому что в Ракитном знали все – когда требовалось кого-то обуздать, так секретарь парткома Петр Ласочка и председатель сельсовета Панасюк собирались вместе тут, в кабинете председателя колхоза Матвея Старостенко, и вот втроем без пыток и издевательств, а только одними своими словами так могли запилить норовистого, что тот выходил шелковым и послушным. Но чтобы попасть в кабинет председателя, нужно было пройти еще и через приемную. А в приемной сидела Маруся. И немец перепугался до смерти – стоит у закрытых дверей, а открыть их никак не решается.

– Немец! Ты чего дорогу загораживаешь? – горластая бухгалтерша без церемоний толкнула его в бок.

– Председатель… вызвал, – выдавил Степка.

– Так иди, трясця матери, – расходилась. – Вот босяки! Выдумают что угодно, только бы им не работать, а за трудодни так первыми глотки дерут!

Степка выдохнул и открыл дверь. Маруси в приемной не было. Тут дверь кабинета Старостенко открылась, в приемную выглянул председатель.

– О! Поминали волка, а он уже и тут, – смерил немца взглядом. – Проходи, Степан. Разговор имеется.

Степка напрягся и шагнул в кабинет председателя. Очки мигом запотели, но немец увидел – народа в кабинете больше троицы, которая обычно вытряхивала душу из ракитнянских горячих голов.

Председатель Старостенко прикрыл дверь и уселся за стол. На стульях у приставного столика сидели секретарь парткома Петр Ласочка, лысый, как бубен, и въедливый, как осенняя муха, около него, как и обычно, председатель сельсовета Панасюк – старый и уже к жизни не очень рьяный, напротив Панасюка деловито перебирал бумажки Лешка Ордынский в чистой, аж хрустящей, сорочке и пестром галстуке, рядом с ним поправлял очки на носу совсем незнакомый немцу, нездешний человек. А у открытого из-за летней духоты окна… А у окна стояла Маруся, и немцу почудилось, что бледная как призрак, настороженная, печальная.

Лешка отодвинул бумаги, встал из-за стола, подхватил один из стульев, которые выстроились вдоль стены, поставил его перед Старостенковым столом посреди кабинета и указал на него немцу.

– Присядь, Степан.

Степка как в яму могильную – бух!

– Да что это ты мне тут… Стулья ломать надумал? – сдвинул брови хозяйственный председатель. – Мало того что позоришь Ракитное на весь район, так еще и…

Степка встал.

– Ну… отремонтирую…

– Знаем мы вас, таких, – зазудел секретарь парткома. – Как на субботник, так не дозовешься.

– Да… отремонтирую… – и сел. Ноги не держали.

Старостенко поднялся из-за стола, обошел кабинет и стал перед немцем как кара Господня.

– Ну! И вот что нам теперь с тобой делать?

– Да делайте уже, что хотите, – голову опустил. – Могу новых стульев настрогать, если уже…

– И что ты мне этими стульями голову забиваешь? – рассердился Старостенко. – Что мы, Степа, с тобой делать будем?

– Не буду больше… – прошептал и на Марусю – зырк.

– Чего «не будешь»? – насупился Старостенко.

– Да… ничего… не буду.

– А я вам говорил – неподходящая кандидатура! – вставил секретарь парткома. – Разве таких направляют за счет хозяйства на учебу? Вы ж только посмотрите – ему все по барабану. В селе знают – днем немец под трактором валяется, ночью на ставке рыбу ловит. Вот это и все интересы у человека. Ни тебе вдохновения, ни стремления самоутвердиться, новую профессию освоить или новые знания в работе использовать. В самодеятельность калачом не заманишь. Честь колхоза в прошлом году на районных соревнованиях отстаивали, так все хлопцы жилы рвали, а немец на лавке около хаты папироской дымил. Совсем неподходящая кандидатура.