Читать книгу "Записки невесты программиста - Алекс Экслер"

Сижу как-то вечером дома, читаю. Внезапно раздается стук в дверь и одновременно со стуком в комнату влетает папашка.

— Нельзя, — говорю я по инерции. — Я не одета.

— Доча, — строго говорит папулька и садится ко мне на диван. — Тебе разве в институте не объясняли, что родителям врать не хорошо? Ты действительно бываешь не одета, когда отправляешься на дискотеку. А сейчас ты вовсе даже одета в джинсы и свитер. Или ты отныне решила носить паранджу, чтобы мужчина до замужества не увидел твоего лица? Это ты напрасно, потому что лицо у тебя — вполне даже ничего. Родители постарались. Хотя, — тут он подпустил шпильку, — ты его скоро испортишь курением.

— Во-первых, — говорю я, — стук в дверь обычно делается для того, чтобы там же, в смысле — за дверью, выслушать ответ — можно ли войти или нельзя.

— А что такого, — возмущается папулька, — в том, что родитель решил зайти выяснить — чем дышит его кровиночка.

— Его кровиночка по-прежнему дышит вонючим московским воздухом, — язвительно говорю я. — Кроме того, вы еще не дослушали что там во-вторых…

— А что во-вторых? — интересуется папулька.

— Во-вторых, — невозмутимо продолжаю я, — может быть мой дорогой папулька сразу перейдет к цели своего визита? А то у меня Анастасия Каменская вот-вот схватит главного преступника за эти… как их…

— Да понял я, понял, — торопливо говорит папулька.

— А я не хочу пропустить этот волнующий момент, — заканчиваю я.

— Так ты что, — спрашивает папулька, и в его глазах появляется неподдельный ужас, — читаешь Маринину?

Я на него внимательно посмотрела, но ничего не сказала. Все-таки иногда я чувствую, что головой больше пошла в мамульку. Папулька у меня хоть и умный, но иногда такое брякнет… Остается только радоваться, что как правило это происходит в тот момент, когда рядом никого нет.

— Да, — говорю я очень спокойно. — Я читаю Маринину. Более того! Я даже иногда читаю Стаута и Гарднера. И даже, — произношу я совсем зловеще, — по выходным читаю МОСКОВСКИЙ КОМСОМОЛЕЦ!

Папулька обмирает от моего зловещего голоса.

— Ну что? — ору я на всю комнату. — Пришел в ужас от глубины морального падения своей дочки, а?

— Постой, постой, — растерянно говорит папулька, — да я ничего такого не хотел сказать. Ну просто детективы — это же отстой…

— Плохие детективы — это отстой. А хорошие детективы — это средство расслабиться и получить удовольствие, — твердо заявляю я.

— Да я, в общем-то, и не спорю, — сдается папулька. — Но просто хочется, чтобы дочка могла поддержать разговор в приличном обществе. Не зря же я потратил такие дикие деньги на твое среднее образование.

— Среднее образование у меня, между прочим, было бесплатное, — напоминаю я.

— Это для тебя бесплатное, — язвительно говорит папулька. — А сколько я всего в твою школу перетаскал — не сосчитать. Тебе бы в жизни по истории пять не поставили, если бы я туда пятый том сочинений Ленина с его личным автографом не притащил.

— Ну да, — сказала я. — Помню-помню. Ты еще этот автограф полночи чернильной ручкой выводил.

— Нет, ну ничего себе! — возмутился папулька. — И это называется дочерняя благодарность?

— Дочерней бывает компания, — говорю я. — А благодарность бывает заслуженной или незаслуженной.

— Слушай, — сказал папулька, — ты меня совсем заболтала. Я же к тебе пришел с целью что-то сказать.

— Я внимательно слушаю, — говорю я. — Вероятно, ты решил сказать, что настолько вдохновлен моими успехами в институте, что на лето отправляешь дочурку отдыхать на Канары.

— Дались тебе эти Канары, — рассеянно говорит папулька, пытаясь что-то вспомнить. — В Сочи отдохнешь не хуже.

— Ну значит, — говорю я, — ты пришел побеседовать со мной о литературе.

Тут папулька бросает взгляд на мой книжный шкаф, читает название одного из корешков и говорит с таким возмущением, как будто уличил меня в диком преступлении: — Ага-а-а-а-а! «Поколение Пе». Так ты Пелевина читаешь?

— Ну да, — лениво говорю я. — Почитываю. А что?

— Я вчера слушал передачу, — торжественно говорит папулька, — так один умный человек говорил, что Пелевина за писателя не считает, потому что он, мол, о России пишет без боли.

Я некоторое время внимательно смотрю на папульку и ничего не говорю.

— Что? — начинает он нервничать. — Что ты так смотришь?

— Знаешь, папульчик, — говорю я. — А если бы у Толстого не было обязательного для всех великих писателей геморроя, он бы тоже писателем не считался по классификации твоего «умного» человека?

— При чем тут Толстой? — защищается папулька. — Толстой был огромной глыбой, матерым человечищем. Ведь если подумать, то до этого графомана настоящего мужика в литературе-то и не было…

— Это Горький был огромной глыбой, — поправляю его я. — А Толстой был лучом света в темном царстве.

— Ну да, — говорит папулька. — И для Светы он был луч, и для Тани, — тут он посмотрел на меня, — и даже для Иры должен был стать лучом света, но Ира у нас читает Маринину и всякого Пилявина.

— Ты, папуль, чего-то путаешь, — говорю я. — Пилявин — это из «Песняров». «Молодость ма-а-а-ая-я-я-я-я, Белоруссияя-я-я», — завыла я на всю квартиру.

— Да не ори ты так! — закричал папулька, который действительно не выносит моего пения. Я так думаю, что это у него какое-то генетическое отклонение.

— Во-первых, — говорит папулька, — в «Песнярах» был не Пилявин, а Мулявин. А во-вторых, умный мужик совершенно прав. Пелевин — это не литература.

— А что это? — интересуюсь я. — Написано на бумаге. Люди читают. Значит литература.

— Пелевин это… — задумывается папулька, явно вспоминая слова этого умника из радио, — это результат бездуховности, вот! — торжествующе выдает он.

— Папуль, — ласково говорю я, — ты вчера же преферанс играл, да?

— Ну да, — подтверждает папульчик. — Преферанс по пятницам с деловыми партнерами. Святое дело.

— И, небось, пили там во время преферанса? — все так же ласково спрашиваю я.

— Понятное дело, что пили, — подтверждает папульчик. — Мы же русские люди. Почему бы не выпить в тяпницу, тем более, что этот день недели так и называется.

— По-моему, Борис Натанович, — говорю я, — вы все-таки не очень русский человек. Прямо-таки скажем — совсем не русский. Поэтому за вас наша общая мамулька замуж и вышла.

— Ну, не русский, зато русифицированный, — спорит папульчик.

— Ладно, — говорю, — проехали вопрос вашей национальности.

— И вашей, между прочим, тоже, — добавляет папульчик.

— Моя национальность определяется по мамульчику, — парирую я.