Читать книгу "Воспитанница любви - Ольга Тартынская"

Глава 6

Первый бал

Он настал, день, которого так ждала и боялась Вера. Она знала, что от первого выезда много зависит: как примет дебютантку общество, сложится ли после выгодная партия. Бывало, что уже на первом балу завязывались отношения, которые приводили молодых под венец. «Оценят ли мой наряд, буду ли танцевать или тихо просижу в уголке среди старых дев, давно потерявших надежду?» – беспокоилась Вера. Первый бал, как первый взгляд, решает положение в свете, после уже трудно исправить сложившееся мнение. Юная воспитанница знала все это по рассказам, по книгам, по беседам с княгиней. Но оно касалось девиц с приданым, барышень, которых вывозят заботливые маменьки и папеньки. На что могла рассчитывать компаньонка?!

Весь дом был охвачен бальной лихорадкой. Княгиня тоже волновалась: бал давали Мещерские, к ним съезжалась вся московская знать, включая самого губернатора. С утра (если можно назвать утром два часа пополудни) Браницкая начала приготовления. Ванна с травами, компрессы со льдом, умащения и благовония. Целый день они с Верой ничего не ели: княгиня утверждала, что это необходимо, дабы не утратить блеск глаз, легкость тела и не падать от духоты в обморок. Еще некоторыми интимными хитростями поделилась княгиня с компаньонкой; словом, весь день ушел на подготовку к балу. За час до выезда они обе были столь возбуждены и взвинчены, что, когда обнаружился мелкий недочет в наряде княгини, та устроила настоящую истерику. Малаша скоренько подшила оторвавшийся край золотой бахромы на креповой чалме, но Браницкая долго еще не могла прийти в себя.

Сооружал прически специально приглашенный модный куафер. Он превзошел самого себя. Горничные сбились с ног, весь дом бурлил, закладывалась карета, и наконец все было готово. Сопровождать княгиню и Веру вызвались Вольский с Евгением, но, к великой досаде обеих, к ним в карету напросился Алексеев, не имевший своего экипажа. Вера в который раз задалась вопросом, почему столь решительная и своенравная княгиня не могла отказать этому ничтожеству. Здесь была какая-то загадка, а Вера любила всякие тайны и загадки. Она решила на досуге осторожно расспросить Браницкую, что связывает ее с Алексеевым.

В десять карета была готова. Вера в последний раз оглядела себя в зеркале и с удовлетворением отметила: хороша! На ней было платье из серебристого газа на белом атласном чехле, причем газовая туника удерживалась букетами бело-розовых яблоневых цветов. В темных волосах тоже белели цветы. Атласные бальные туфельки без каблуков ловко обхватывали ножку, делали ее изящнее, миниатюрнее. Девушка проделала перед зеркалом несколько танцевальных па и улыбнулась своему отражению. Безумно хотелось танцевать. Вера легко усвоила все, что преподал ей учитель танцев, и не боялась показаться неуклюжей.

– Веринька, пора! – провозгласила княгиня.

Она тоже была одета к лицу и невероятно помолодела и похорошела. Пунцовое бархатное платье и желтая чалма, бриллианты в ушах и на шее – все это весьма пристало ей. Княгиня оглядела воспитанницу придирчивым взглядом и приказала Малашке подать шкатулку с драгоценностями. Вынув из нее яркие изумруды, она добавила их к цветам на платье и прическе Веры.

– Вот теперь хорошо, – удовлетворенно заключила Браницкая. Она взяла девушку за подбородок и заглянула в глаза: – Трусишь?

– Немного, – улыбнулась Вера.

В этот момент она снова вспомнила об умершей матери и пожалела, что той не довелось увидеть дочь в таком блеске и что не она, родная матушка, провожает свою девочку на первый в ее жизни бал, а совсем чужая женщина, благодетельница.

Лакей доложил, что Алексеев ждет дам у кареты.

– Едем! – вдохновенно скомандовала Браницкая.

По дороге на Поварскую Вера чуть не изорвала перчатки от волнения, княгине даже пришлось сделать ей замечание. Алексеев показался девушке еще противнее в бальном фраке и завитой, как баран. К тому же он вылил на галстук полсклянки духов, и Вера еле сдерживалась, чтобы не поднести к носу кружевной платочек. «Неужели мне придется с ним танцевать?!» – с содроганием подумала она и в ужасе покосилась на самодовольного Ивана Ивановича. От одной мысли, что Алексеев будет касаться ее руки и талии, Вере сделалось дурно. Иван Иванович по-своему истолковал внимание к его особе: он важно поправил галстук и стряхнул с фрака невидимую пылинку.

Наконец они вышли из кареты возле иллюминированного подъезда. Там уже столпились гербовые кареты и экипажи, кричали кучера, швейцар пытался навести порядок и обозначить место для каждого экипажа. Вслед за княгиней Вера поднялась по роскошной мраморной лестнице, устланной пестрым ковром и уставленной снизу доверху цветами и пальмами в горшках. На ступенях стояли разряженные лакеи. Гостей встречала чета Мещерских. Княгиня рекомендовала воспитанницу, и опять прозвучало это ненавистное французское demoiselle de compaqnie – компаньонка.

На хорах располагался оркестр, который разыгрывался, приготовляясь к балу. В соседнем зале вокруг столов толпились картежники. К великому облегчению Веры, Алексеев, извинившись перед дамами, шмыгнул туда. Княгиню окружила стайка девиц, подошедших к ней поздороваться. Они что-то щебетали о нарядах, знакомых и изредка взглядывали на Веру, оставшуюся в стороне. Девиц сменили важные господа, сам губернатор Дмитрий Владимирович Голицын подошел к ручке княгини. И никому не было дела до Веры! Очевидно, все были осведомлены о том, кто она. Отчаянно шаря глазами по толпе, Вера нашла Вольского и Евгения беседующими с весьма занимательным господином. Это был высокий худощавый мужчина средних лет, с голым черепом и значительным красивым лицом. Одет он был с отменным изяществом. Насмешливо оглядывая зал, сей оригинал говорил что-то, а молодые люди громко смеялись. Кружок их разросся, пополнившись искательными дамами, которые жаждали внимания худого господина. Вольский и Евгений предоставили им место и направились к стульям, где сидела княгиня с воспитанницей. Они тут же оттеснили всех поклонников княгини и приветствовали дам с рыцарской галантностью.

– Я уже давно в Москве, но никак не могу привыкнуть к фамильярному тону, принятому в здешнем обществе! – жаловалась Браницкая Евгению.

Юный поэт с нежной улыбкой внимал ей и был весьма привлекателен: болезненный румянец на щеках, длинные черные волосы оттенялись белоснежным тугим воротничком и атласным галстуком. Княгиня, казалось, даже с интересом разглядывала его. Вольский же, напротив, был несколько небрежен в наряде, но эта небрежность была тщательно продумана.

– Московский моветон – это нечто иное, чем то, что принято считать моветоном, – ответил он княгине и насмешливо продолжил: – Уж вам ли это не знать!

– Итак, вы званы на исторические понедельники Петра Яковлевича? – не обратив внимания на насмешку, спросила Браницкая. – Какая честь, однако!

– Кто этот Петр Яковлевич? – поинтересовалась Вера, невольно посмотрев в сторону щеголя, только что оставленного молодыми людьми.

– О, это наш безумный философ Чаадаев! – с восхищением сообщил Евгений. – Человек государственного ума, бывший гвардеец-гусар, виновник прошлогоднего скандала, который наделали его «Философические письма», друг покойного Пушкина. Что еще?