Читать книгу "Супружеское ложе - Лора Ли Гурк"

Будь он проклят! Будь проклят за то, что помнит, как сильно она любит романы Остен! Будь проклята его улыбка, и его остроумие, и легкость, с которой он повсюду находит повод для веселья! Это всегда было одной из ее величайших слабостей, там, где речь шла о нем. Как он смешил ее, издеваясь над снобами вроде леди Дин и напыщенными ослами вроде Плоурайта, как делал ее счастливой в мире, насыщенном злобными сплетнями, удушливыми правилами и узколобыми людишками. Он стал для нее глотком свежего воздуха в удушливой атмосфере чинных салонов и строгих манер. В его присутствии она чувствовала себя полной жизни, сил и энергии.

Только такой человек мог так больно ее ранить. Но больше ему это не удастся. Хотя… все же он прав насчет сэра Джорджа.

— Вычеркните сэра Джорджа из списка, Тейт, — обратилась она к секретарю и, заметив улыбку Джона, добавила: — Ради Дилана. Не хотелось бы, чтобы на моем балу затевали драки, да еще и избивали беднягу Дилана! Тейт, вы можете идти.

— Да, миледи.

Тейт взяла у Виолы список и, будучи женщиной здравомыслящей, не спросила, стоит ли вписать имя лорда Хэммонда. Она лишь сделала реверанс перед хозяйкой и Хэммондом и удалилась, закрыв за собой дверь.

— Ваши сундуки уложены? — спросил Джон, как только Тейт ушла. — Я специально велел доставить сюда повозку. Мы можем ехать в моем экипаже. Какой дом вы выбрали?

Виола вздохнула. Назревал очередной скандал, которого она не хотела.

— Хэммонд, мои сундуки не уложены, и прежде чем вы скажете хотя бы слово, позвольте высказаться мне.

Она встала и оказалась лицом к лицу с противником.

— Мы оба знаем, что пожелай вы, и я буду обязана, поехать с вами. Мы оба знаем, что пожелай я только, и могла бы сбежать в Европу или Америку, где вы никогда бы меня не нашли. Оба варианта явно нежелательны. Развод невозможен.

— В этом мы с вами согласны. Положение явно улучшается, — по-прежнему беззаботно и весело заявил он, но в голосе явно звучали решительные нотки.

Оставался единственный выход.

— Прежде чем я соглашусь вернуться в ваш дом, хотелось бы иметь немного времени, чтобы привыкнуть к этой идее, — с достоинством объявила она.

— К какой именно? Снова лечь со мной в постель?

Куда подевалась былая беспечность? Он выглядел не только исполненным решимости, но и рассерженным. Во имя Господа, что его так разозлило? В конце концов, это ее обидели! Ее предали!

— К мысли о том, что нам придется жить вместе? Тянете время, Виола? Надеетесь, что, если будете противоречить мне, я просто уйду?

«Да, черт бы тебя побрал!»

Она смотрела на него, холодная, равнодушная, отчужденная, стараясь ничего не чувствовать.

— Раньше вы всегда так и поступали, — пожала она плечами.

Он шумно втянул в себя воздух — Виола попала в цель. Но она не испытала ни малейшего удовлетворения, желая только одного — чтобы он убрался. Убрался и никогда больше сюда не приходил.

— В этом она вся, — сказал он тихо, скорее себе, чем ей. — Презрительная, непрощающая богиня, которая смотрит с недосягаемой высоты на жалких грешных смертных внизу.

Хотя именно такой богиней она хотела выглядеть в глазах мужа, подобное описание все же больно ее ранило. Рука Виолы сжала перо.

— А передо мной мастер уничтожающих реплик, — парировала она.

— Простите, если ваше презрение неизменно пробуждает во мне самые худшие инстинкты.

— Ах да, и я забыла, что наш брак рухнул по моей вине.

— Не только по вашей. Я тоже во многом виноват.

Сейчас он был серьезен: ни сарказма, ни разящего наповал остроумия. Мало того, этот негодяй казался вполне искренним!

— Жаль, что вы этого не видите. В отличие от меня.

— Неужели видите?

— Клянусь!

Он подался к ней, опершись ладонями о полированное розовое бюро. Виола опустила голову, рассматривая красивые мужские руки. Вспоминая, что испытывала, когда эти руки ласкали ее. Что испытывала, когда представляла, как эти руки ласкают другую женщину.

Даже сейчас, после всего, что он наделал, было очень больно думать об этом. Наверное, именно потому она ненавидела его. Но почему, почему же так сжалось сердце? Почему ледяная скорлупа стала трескаться?

— Я не изменяла мужу, — задохнулась она. — Не лгала. Моя вина в том, что я провела восемь лет в одиночестве.

— Если у мужчины есть любовница, это еще не значит, что он не одинок, Виола.

Кажется, он старается пробудить в ней жалость к нему?

Она продолжала смотреть на его руки, и скоро гордость, как всегда, пришла ей на помощь. Усевшись, Виола вновь взялась разбирать кипу бумаг.

— В таком случае поспешите найти себе новую содержанку. Я прочту в светской хронике, каким одиноким вы чувствуете себя в ее обществе.

— Опять все сначала, — со вздохом пробормотал он и, обойдя бюро, встал за спинкой ее стула. — Так всегда бывает, когда мы проводим в одной комнате более десяти минут. Начинаем выискивать недостатки, обвинять друг друга… Пять минут назад я почти рассмешил вас, а теперь мы едва не вцепились друг в друга. Как это нам удается?

Виола закусила губу.

Он шагнул ближе, задев бедром ее плечо.

— Не хочу, чтобы мы провели остаток жизни в поисках бесчисленных способов затеять ссору и развернуть масштабное сражение. У меня на это просто не хватит сил.

— Я тоже этого не хочу, — спокойно кивнула она. — Но и жить с вами не желаю.

— Поверьте, за восемь лет вы достаточно ясно дали это понять. Нет необходимости повторять еще раз.

Похоже, она взяла неверный тон. Он принимает в штыки каждое ее слово.

— Так вы намерены согласиться на мое предложение? — уточнила она таким тоном, словно ответ ей был безразличен.

— Вы только оттягиваете неизбежное.

— Возможно! — бросила она, повернув голову и поднимая глаза. — А возможно, нет!

— Я не отступлюсь, Виола. Не на этот раз.

Он снова лжет. Как всегда. Пройдет не так много времени, прежде чем он снова ее покинет. Устремится за хорошеньким личиком и пышной фигурой, охваченный желанием, а ей придется сидеть напротив его избранницы на каком-нибудь званом обеде. Снова.

Очевидно, лицо у нее было уж очень выразительным, потому что он нервно провел рукой по волосам.

— Сколько времени вы просите? Всю жизнь…

Она подумала, сколько времени требуется ему, чтобы сдаться, уйти и оставить ее с миром.

— Три месяца.

— Ни в коем случае.

Он снова обошел бюро и взглянул ей в глаза:

— Даю вам три недели.