Читать книгу "Бальзак и портниха-китаяночка - Дай Сы-цзе"

Старик мельник некоторое время переваривал полученные сведения, а потом взглянул на меня с какой-то странной, хитроватой улыбкой.

— Вы вправду хотите…

— Да, — отрезал я.

— Товарищ и вправду хочет, чтобы я спел ему эту похабщину? Потому как, надобно вам знать, наши припевки славятся…

Досказать ему помешал приход нескольких крестьян, каждый из которых тащил на спине огромную корзину.

Тут я по— настоящему перепугался, и мой «переводчик» тоже. Я шепнул ему на ухо:

— Смываемся?

Старик мгновенно повернулся к Лю и поинтересовался:

— Что он сказал?

Я почувствовал, что заливаюсь краской и, чтобы скрыть смущение, устремился к крестьянам якобы с намерением помочь им снять тяжеленные корзины.

Их было шестеро. Ни один из них никогда не бывал в нашей деревне, и, поняв, что разоблачение нам не грозит, я успокоился. Они поставили на пол корзины, до верху наполненные кукурузой, которую они принесли смолоть.

— Подойдите поближе, я познакомлю вас с молодым товарищем из Бейпина, — объявил им мельник. — Видите у него на рукавах по три пуговички?

Совершенно преобразившийся, сияющий старый отшельник схватил меня за руку, поднял и стал совать ее в нос поочередно каждому из пришедших, чтобы дать им возможность восхититься этими идиотскими желтыми пуговицами.

— А знаете, что они означают? — кричал он, дыша мне в лицо перегаром. — Это знак настоящего кадрового работника!

Ни за что бы не поверил, что у этого тщедушного старикашки столько силы, он, словно клещами, стискивал мою руку. Стоя рядом с нами, Лю с самым серьезным видом, как и положено официальному переводчику, переводил его слова на мандаринский диалект. Я вынужден был, по образу и подобию руководителей, которых показывают в кино, пожать всем руки, каждому дружелюбно кивнуть головой и при этом изъясняться на своем ломаном мандаринском.

В жизни мне не доводилось делать ничего подобного. Я уже пожалел, что мы взялись за исполнение этого дела, с которым не смог справиться Очкарик, жадный владелец кожаного чемодана.

Когда я в очередной раз кивнул, моя фуражка, а верней сказать фуражка портного, свалилась на пол.

* * *

Наконец крестьяне ушли, оставив на помол целую гору кукурузы.

Я падал с ног от усталости, к тому же фуражка все сильней, наподобие пыточного обруча, сдавливала мне черепушку, отчего у меня началась страшная головная боль.

Старик мельник повел нас на второй этаж, куда вела узенькая деревянная лестница, на которой отсутствовали три ступеньки. Поднявшись, он тут же устремился к плетеной корзине, из которой извлек тыквенную бутыль с самогоном и три стопки.

— Здесь не так пыльно, — улыбаясь, пояснил он нам. — Промочим немножко горло.

Почти весь пол в этой большой темной комнате был усыпан камешками, здорово смахивающими на те «нефритовые шарики», о которых рассказывал Очкарик. Как и на первом этаже, здесь не было ни стульев, ни табуретов и вообще никакой мебели, обычной в жилых домах, за исключением широченного топчана, над которым на стене висела черная, переливчатая шкура не то пантеры, не то леопарда, а на ней трехструнный музыкальный

инструмент из бамбука, местная разновидность скрипки.

Старик мельник радушно предложил нам присаживаться на топчан, то есть на то самое ложе, после которого у нашего предшественника Очкарика остались такие мучительные воспоминания и столько большущих красных прыщей.

Я бросил быстрый взгляд на своего переводчика, который явно опасался поскользнуться на камешках, рассыпанных по всему полу.

— А может, устроимся на улице? — робко предложил Лю, впервые утративший самообладание. — Что-то здесь темновато.

— Сейчас сделаем светло, — заверил его мельник.

Он зажег керосиновую лампу и поставил ее на топчан. Но оказалось, что в ней почти не осталось керосина, и старик пошел принести его. Вскоре он возвратился с тыквенной бутылью, полной керосина. Залив примерно половину содержимого в резервуар лампы, мельник заткнул ее и положил на топчан рядом с бутылью с самогоном.

Мы уселись на корточках на топчан вокруг лампы и налили по стопке. В углу топчана рядом со мной лежал неряшливый ком, в который были свернуты, если можно так выразиться, одеяло вместе с какой-то грязной, засаленной одеждой. Я выпил первую стопку и почувствовал, как у меня по ноге под брюками ползут маленькие насекомые. В нарушение протокола, к исполнению которого меня обязывал мой официальный статус, я незаметно засунул руку под брючину, и тут же почувствовал, как нападению подверглась и вторая моя нога. У меня было полное ощущение, что бессчетные полчища этих мелких тварей ползают по всему моему телу, радуясь новому яству и возможности, припав к моим кровеносным сосудам, внести разнообразие в свое меню. Перед глазами у меня возник большой котел, тот самый, в котором, булькая, поднимались и опускались в кипятке среди черных пузырей предметы туалета Очкарика, мгновенно

сменившиеся в моем воображении новеньким партийным кителем.

Старик мельник на минутку оставил нас наедине с полчищами вшей и возвратился с тарелкой, небольшой чашкой и тремя парами палочек. Поставив их рядом с лампой, он снова забрался на топчан.

Ни я, ни Лю и думать не думали, что старикан осмелится сыграть с нами ту же шутку, которую он проделал с Очкариком. А когда поняли, было уже поздно. В тарелке лежали гладкие камешки, цвет которых менялся от серого до зеленого, а в чашку была налита вода. При свете керосиновой лампы она просвечивала до дна, на котором лежали несколько больших кристалликов, из чего мы поняли, что это и есть пресловутый соленый соус. Напавшие на меня вши неуклонно расширяли сферу своей деятельности, они уже забрались под фуражку, и голова у меня нестерпимо зудела.

— Угощайтесь, — предложил нам старик. — Это моя обычная закуска: нефритовые шарики под соленым соусом.

С этими словами он палочками взял с тарелки один шарик, с прямо-таки ритуальной неспешностью окунул в соус, отправил в рот и с аппетитом принялся обсасывать. Он довольно долго держал камешек во рту, перекатывая за желтыми с чернотцой зубами. Какой-то миг у меня было ощущение, что он проглотит этот нефритовый шарик, но нет. Старик лихо выплюнул его, и камешек покатился по полу.

После секундного колебания Лю взял палочки и с недоверием, в котором были перемешаны и восхищение и жалость, отведал первый нефритовый шарик. Товарищ из Бейпина, то есть я, последовал его примеру. Соус оказался не слишком соленый, а камешек оставил у меня во рту сладковатый привкус с легким оттенком горечи.

Старик все подливал нам в стопки самогон и требовал, чтобы мы выпивали, как и он, до дна. Камешки вылетали у нас изо ртов и, пролетев по

параболической траектории, падали, ударяясь иногда о те, что уже валялись на полу, при этом раздавался чистый, звонкий, веселый звук.