Читать книгу "Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой) - Михал Витковский"

Хозяйственность я впитал с молоком матери и фертик[32], потому что она у меня из Познани. Мутер часто бывала в гостиницах по причине своей занятости в проституционной отрасли и научила меня всегда забирать эти маленькие шампунчики, мыльца и шапочки для душа, а на следующий день обслуга новые принесет. Которые тоже можно забрать. А эти шампуни — каждый хозяйственный человек легко может заметить — такие концентрированные, что если вылить один в литровую бутылку, долить водой — вот тебе и литр. Ну, может, не так пенится… Зато моет! Что правда, то правда, в гостиницах я редко останавливался, потому что быстро — прибегнув к хозяйственной методе моей матери — вышел в люди и обзавелся жилищем. Книжку себе купил на улице в Кракове за злотый: Збигнев Кухович, «Барбара Радзивилл». Из которой следует, что мать исторической Барбары Радзивилл бойкой была дамочкой. Хотела Августа у дочки своей отбить.

Но наверняка не переплюнула бы мою! Мамочка прославилась тем, что она вроде перепихнулась даже с самим Вампиром из угольного бассейна. И осталась в живых. «Вроде» — потому что этого никогда никто не доказал на сто процентов, гарантия только на девяносто девять. Не то, что она выжила (этот-то как раз и не надо было до поры до времени доказывать), а то, что это был сам Вампир собственной персоной. Мама, правда, не сразу его распознала. Дело было в Пекарах Шленских, а там всех в узде держали как Вампир, так и моя мамочка. Семидесятые стояли на дворе годы, зимний вечер в Пекарах, поэзия!

Фонари так тускло светят,

Сторож в колотушку бьет.

А палач под эшафотом, там под эшафотом

Уж давно Антошку ждет…

И моя мамочка этого Вампира, а вернее, трех вампиров потому что их там больше было, немного побаивалась. В силу своей профессии ей по ночам часто случалось ходить, а главное — возвращаться домой, потому что работала она в гостинице. Возвращается. Булочку из пакета целлофанового покусывает. И думает по-познаньски, что, мол, ей фертик приходит. Да только видит — идет ее сосед, что жил над ней, образцовый такой шахтер с шахты «Андалузия». Такие вот названия были в коммунистические времена. Виола Виллас[33]еще пела: «А здесь в “Андалузии”…» Вот так оно было, в коммуне то есть в Андалузии. Была тогда в народе тяга к экзотике.

Обрадовалась мамочка и говорит: это хорошо, сосед, что нам по пути, а то я страшно боюсь по ночам ходить. Он взял ее под ручку, и идут. Тогда он ей: дай, дай, у тебя там что, зашито? Зашита пицка твоя? Могу я с тобой, с пицкой твоей поиграть? Поднялись они этажом выше, а у него дома как раз не было его старухи, свалила неизвестно куда. Мамочка потом много рассказывала, что Вампира этого слишком уж расписали и что, простите, тыка-тыка его была маленькая, но что-то в ней екнуло, поскольку еще на улице она заметила, что вокруг глаз у него то ли фиолетовые, то ли синие круги, а глазные впадины — черные. В этом месте ее рассказа мне всегда страшно становилось, хоть все знают, что по бассейну много шахтеров после смены ходят с такими кругами, которые никакими средствами не смыть. Особенно под утро или вечером, когда мужики идут со смены. А почему он ее не укокошил? Да видать, побоялся, что соседка. Что вроде слишком близко, что вычислят.

* * *

Ну, значит, предприимчивость я всосал с молоком матери — это правда, но не вся правда. Потому что я всосал ее также с молоком… нет, а то еще неправильно поймут… Дело в том, что был у меня в Руде Шленской еще дядюшка, который большое состояние заработал на тире. Сразу за железнодорожной станцией. И знаешь, Саша, как я ждал четырех вечера, потому что именно тогда дверь тира открывалась. Одна створка — влево, другая — вправо. А внутри-то как расписан, точно в костеле раскладной алтарь. Слева — волк с якорем. В матроске. Справа — заяц. Зайчик скачет прыг-скок, от волка уебывает, лишь кончик хвоста да ушки виднеются. Над входом, Саша, динамик, а из него — медленные фокстроты, танго, Пошла Каролинка до Гоголина́[34]. И сразу солдаты с вокзала тянулись в тир, чтобы скоротать время в ожидании поезда. Их постоянно перебрасывали из одних казарм в другие, так что им постоянно приходилось по вокзалам лимонад пить, если есть, а если нет — в зубах ковырять. В жару, при полной выкладке, тебе никакой лимонад не поможет. А тир помогал! Входит солдатик и берет раздолбанную двустволку. Намертво прикованную к барьеру, чтобы не унесли. Наклоняется, один глаз зажмуривает, сосредоточивается, как коршун, вперив взор свой в жертву, чтобы в эту жестяную курочку попасть. Чтобы в спичку, на попа поставленную, чтобы в сигарету, на проволочку насаженную, в зонтик бумажный, в леденец. В цветок искусственный! Долго-долго целится, потому что если не попадет, то на новый заход у него с червонцами туго, а я смотрю от двери и заранее знаю, что не попадет. И мне его становится жалко. Потому что дядюшка так хитро все духовушки переделал, что они влево стреляли. А значит, не будет на очередном увольнении сорван букетик цветочков искусственных в подарок девушке и вручен с выражением лица, мол, «для тебя, Анетка, сорвал». Потому что пуля уже поменяла траекторию и полетела за левый висок Мэрилин Монро на черно-белом снимке и никто, стало быть, не скажет «для тебя, Беатка, подстрелил я американскую фотку»!

Ты бы, дядюшка, хоть раз дал кому подстрелить цветочек, сигаретку. Ты что, обанкротишься? Много ли солдатики видели в этой жизни? Только они сюда и приезжают, потому что Руда, мягко говоря, совсем не туристическое место. Не на что здесь смотреть! А пока он поезда ждет, пусть хоть чем-нибудь займется. Тянет их, тянет к этим бумажкам! Если бы они сблизи могли увидеть, во что целятся! Но за барьер ходу нет, а с десяти метров все мажут, потому как пощупать нельзя. Все это говно, малыш! Подгребай сюда, малыш! Если бы эти призы можно было рассмотреть как в суперсаме, никто бы и гроша ломаного не дал за них твоему дядюшке. Одно слово — ярмарочная пошлость! Взять хотя бы сигареты. Дешевле и лучше в киоске купить. Но, к счастью для дядюшки, публика — дура, а мир — иллюзия. Сдалека смотришь — вроде «Мальборо»…

Эх, дядюшка, как же иногда искушает, ох искушает человека дьявол. Сделай что-нибудь, встань в костеле во время богослужения, подойди к алтарю, прикоснись к дароносице. Съешь облатку, а потом пусть за тобой приходят, пусть тебя забирают! Выйди в самый разгар представления на сцену, прерви арию, отодвинь актера и сам запой! Только таким самозванцам принадлежит мир, остальные всегда будут петь в хоре. Эй, выйди, потесни актера, спусти штаны, покажи им всем жопу, Барбара! А в особенности этому зеленщику, пусть посмотрит, пусть не задается!

Иди сюда, сынок, поскребышек, иди, будем делать винстоны-хуинстоны. Вот тебе пара грошей, лети к оптовикам за табачной крошкой, за сигаретными обрезками. Принеси несколько кило некондиции. Ханек! Подбрось его на Хебзу! Возьми мешок в прихожей и принеси табачное суровье. Табачное суровье… Первый в моей жизни мухлеж, криминал, под стенами оптовой базы. Место: Хебза. Время. Ну, скажем… Время улиток. Есть такой период в Польше, очень краткий, в принципе несколько первых майских дней, после дождя, после майской грозы, когда воздух свеж, и это время как раз и называется временем улиток. Потому что тогда выползают улитки. Они везде. На зелени кустов. В траве. Капли падают с их рожек. А они рожки к небу, к солнцу тянут. А через две недели исчезают, до следующего года. И вот в это самое время улиток в лужах и в тепле я, маленький мальчик, стою и пытаюсь оторвать от некондиционной двухметровой сигареты кусочек у самой гильзы, чтобы можно было здесь же закурить.