Читать книгу "Запретные цвета - Юкио Мисима"

От счастья Ясуко чуть ли не витала в облаках; Юити было тревожно рядом с ней. Сердце его, доброе, всегда открытое для любви, вдруг превратилось в узкий сосуд, который не вмещал ее счастья. В его сердце скреблись невнятные чувства, в нем было темно, как в погребе. Ясуко сунула ему в руки свой любимый журнальчик. В глаза ему бросилось слово «ревность», набранное в содержании жирным шрифтом. Впервые он почувствовал, что мотив этот может быть связан с его темными импульсами. Кажется, из ревности проистекало его смятение.

К кому?

На ум ему сразу пришел тот юноша из ресторана. Отправляться в свадебное путешествие с невестой, быть равнодушным к ней и питать чувство ревности к юноше, которого едва видел, — от всего этого у Юити портилось настроение. Самому себе он казался чем-то бесформенным, каким-то существом, не имеющим сходства с человеком.

Ясуко склонила голову; Юити откинулся на спинку сиденья и стал наблюдать за ней издали. Ее нельзя было представить мальчиком. Эти брови? Эти глаза? Этот нос? Эти губы? Он досадливо щелкнул языком, словно художник, у которого не получался эскиз за эскизом. В конце концов он закрыл глаза и стал представлять Ясуко в качестве мужчины. В его мыслях красивая девушка напротив становилась все менее очаровательной, менее любимой, и хуже того — образ ее стал отвратительным, его невозможно было полюбить.

Глава четвертая

ВЕЧЕРНЕЕ ЗАРЕВО НА ГОРИЗОНТЕ

В начале октября в один из вечеров Юити уединился после ужина в своем кабинете. Он огляделся. Неприхотливая студенческая комнатенка. Незримой целомудренной скульптурой оцепенели думы ее одинокого обитателя. Во всем доме только этот кабинет оставался не обвенчанным с женщиной. Только здесь горестная юность находила отдохновение.

Чернильница, ножницы, вазочка для ручек, нож, словари — он всегда с любовью смотрел, как ослепительно сияют эти вещицы под настольной лампой. Одиночество предметов. Когда он оказывался в их приветливом окружении, у него возникало смутное представление о том, что все люди обычно называют «семейным очагом». Чернильница перемигивалась с ножницами — они замалчивали причины их взаимного одиночества и не затевали встречных шагов. Ясный и неслышный смех в дружеском кругу. Этот круг обеспечивал только взаимные ограничения…

Когда в его сознании всплыло слово «ограничения», у него сразу заныло сердце. Это внешнее спокойствие комнаты Минами было похоже на молчаливое порицание своего хозяина. И радостное лицо его матери, которую все-таки не отправили в госпиталь, потому что болезнь, к счастью, отпустила; и загадочная улыбка, блуждавшая на лице Ясуко днем и ночью, — все были расслаблены, пребывали в полусне, и только он один бодрствовал. Его нервировало это дремотное семейство. Его все время подмывало встряхнуть их за плечи, чтобы они очнулись. Однако если бы он поступил таким образом, то… Мать его, Ясуко и даже служанка Киё и в самом деле проснулись бы… А спустя некоторое время возненавидели бы Юити. Еще бы! Ведь это было бы изменой спящим! Ночной сторож, однако, охранял их от предательства. Изменяя сну, он стоял на страже их сна. Вот-вот, этот типчик караулил правду возле спящих! Юити закипал от ярости к этому вахтеру. В нем его выводила из себя эта сугубо человеческая роль.

До экзаменационной сессии еще оставалось время. Хорошо было бы полистать конспекты. Лекции по истории экономики, финансам, статистике и другим дисциплинам были записаны в его тетрадях аккуратными красивыми иероглифами. Друзья поражались педантичности его записей; это была какая-то механическая каллиграфия. В залитой осенним солнцем аудитории, среди поскрипывающих по утрам нескольких сотен перьев особенно выделялось своим усердием механическое перо Юити. Его бесстрастное письмо, больше походившее на стенографирование, было не чем иным, как механической привычкой к самодисциплине ума.

Сегодня впервые после свадьбы он пошел на занятия. Университет стал для него настоящим убежищем. Когда он вернулся домой, позвонил Сюнсукэ. Из телефонной трубки звучал высокий, суховатый, ясный голос писателя.

— А, давненько, давненько! У тебя все хорошо? Не хотелось раньше беспокоить тебя… Не придешь ли завтра ко мне в гости, поужинаем вдвоем? Сначала думал пригласить вас обоих, но хотелось бы послушать, как у тебя ладятся дела, поэтому приходи-ка один в этот раз. Жене лучше не говори, что собираешься наведаться ко мне. Это она взяла трубку, поведала о ваших планах прийти ко мне в следующее воскресенье. Если что, прикинься, будто ты впервые после свадьбы видишь меня. Приходи завтра, ну, часов в пять. Кое с кем познакомлю.

Когда он вспоминал этот телефонный разговор, ему все время мерещилось назойливое мелькание большого мотылька над страницами тетради. Он закрыл конспекты. Проворчал: «Ну вот, еще одна женщина». Ему хватало одной, чтобы чувствовать себя измотанным.

Юити боялся ночей — как ребенок. Наконец только сегодня, хотя бы на одну ночь, он избавился от чувства долга. Этой ночью можно позволить себе праздно поваляться в своей кровати, предаться заслуженному отдыху от его супружеских обязанностей до завтрашней ночи. Он проснется на чистых несмятых простынях. Это будет наивысшей наградой. Однако, по иронии, этой ночью желания не давали ему покоя. Во мраке его тела желания, словно воды, подступали, ласкали, затем отступали и снова подкрадывались.

Причудливое, бесстрастное действо — акт за актом. Ледяная игра чувственности — наплыв за наплывом. В первую ночь Юити стал живым образцом страстного усердия. Это ловкачество продавца, надувающего неопытного покупателя. Короче, успех его был налицо. Сюнсукэ подробно проинструктировал Юити насчет контрацепции, но Юити пренебрегал этими методами из боязни, что они обуздают его фантазии, которые возбуждал в себе с таким усердием. Доводы разума приказывали ему избегать зачатия ребенка, однако страх опозориться тревожил его еще больше — а вдруг он потерпит неудачу во время любовного акта. И на следующую ночь, из какого-то суеверия, он действовал также вслепую, уверовав в то, что его первая брачная ночь стала успешной благодаря его неосторожности; опасаясь, что следование этим инструкциям может оказаться причиной его поражения, он очередной раз пренебрег ими. Во вторую ночь он повторил свой успех, и даже дважды!

Юити бросало в дрожь, когда он вспоминал эти рискованные ночи, хоть и пережитые от начала до конца с холодным сердцем. Гостиница Атами, мистическая брачная ночь, охваченные обоюдным страхом невеста с женихом… Ясуко принимала ванну, а Юити тем временем вышел на балкон. В ночи лаяла собака. Яркие станционные огни освещали окрестности, внизу находился танцевальный зал, отчетливо слышалась музыка. Юити присмотрелся: в окнах данс-холла двигались под музыку темные фигуры людей; если она прекращалась, люди тоже останавливались. Вот музыка умолкла совсем, и Юити почувствовал сильное биение пульса. Как заклинание, пробормотал он слова Сюнсукэ: «Запомни, она всего лишь вязанка хвороста, подушка для сидения, подвешенная на балке вырезка в лавке мясника». Юити резко сорвал галстук и, будто плетью, стал хлестать им о железные перила балкона. Ему нужно было выплеснуть свою энергию.

А когда огни погасли, он отпустил свое врображение на волю. Это был самый впечатляющий акт творчества. Юити, вовлеченный в это действо, не знал, какую роль на себя примерить. Инстинкты дурманят людей заурядных, но его самобытное сознание, изнуренное внутренней борьбой, не поддавалось опьянению. «Ни один парень, поступающий так, не остается одиноким — ни потом, ни прежде. Я же один. Я должен сначала поразмыслить, а уж затем что-то предпринимать. Каждое мгновение, затаив дыхание, ожидает приказа моего оригинального ума. Смотрите! Вот холодный пейзаж после очередной победы моей воли над инстинктами! Вот возликовала, завихрилась, как пыльный ветерок посреди пустынного пейзажа, женская радость!»