Читать книгу "Горькие лимоны - Лоуренс Даррелл"

— Я слышал, — сказал Панос, как только воздух перестал вибрировать, — что твой брат погиб на войне, при Фермопилах.

— Если честно — но только между нами, — сказал я, — я всю эту историю выдумал от начала до конца, просто чтобы…

— Подначить Франгоса!

— Так точно. Я боялся, что придется с ним драться.

— Превосходно. Просто замечательно. — Тонкость моего хода привела Паноса в полный восторг. Он рассмеялся, одобрительно хлопнув рукой по колену. — Тебе палец в рот не клади. И если уж речь зашла о мошенниках, ты будешь почище любого из нас.

Занять место в галерее киренских мошенников — большая честь.

В тот вечер урок географии повторял я, а не дети; Панос стоял со мною рядом и удовлетворенно кивал, покуда я переводил указательный палец с одной вершины на киренском горизонте на другую, неспешно отслеживая вдоль голубых хребтов путь от той точки, где средь затянутых вечерней дымкой ферм и виноградников лежала невидимая Мирту, до той, где Аканту (тоже невидимый) дремал между желто-зеленых ячменных полей. По правде говоря, к тому времени я вызубрил урок настолько твердо, что вместе с названиями мест, куда мне только предстояло съездить, в памяти всплывали отчетливые зрительные образы. Я видел лимонные рощи Лапитоса и густую прохладу тамошних садов, слышал приглушенный рокот ручья, сбегающего с горного склона в долину. Огромная двурогая корона Хилариона[27]высилась прямо у нас за спиной, и замок нежил свои коричневато-рыжие бока в последних золотистых, как львиная шкура, вечерних лучах. Чуть ниже, через перевал, шла главная дорога на Никосию, пересекавшая хребет в самой низкой его точке. Дальше к востоку высились другие вершины, в мрачном своем величии равные друг другу, одни чуть выше, другие чуть ниже, соединенные как ноты в единой гармонии музыкального аккорда: Буффавенто, гнездо ветров, где у подножия притулилось тихое и изящное готическое аббатство Беллапаис; Пентадактилос, чья пятиглавая вершина — напоминание о пятерне Дигениса, героя местного фольклора; они постепенно исчезали в вечерней мгле и медленно плыли во тьму, к востоку, подобно гордым парусам большого венецианского купеческого судна, туда, где в самом конце длинной каменной рукояти Карпасса грезил мыс Андреас, укутавшись в морскую пену. Имена мест звучали колокольным перезвоном, греческие Бабилос и Митру, турецкий Казафани, от крестоносцев оставшийся Темплос… Эта смесь ударяла в голову.

— Прекрасно, — сказал в конце концов Панос и удовлетворенно вздохнул. — Ты и в самом деле все помнишь. Теперь осталось там только побывать.

Раньше я именно так и намеревался поступить, но потом погрузился в хлопоты, связанные с домом, а от проблем перевозки багажа, перевода денег, корреспонденции и прочего голова у меня и вовсе пошла кругом. И я, так сказать, оставил эту идею в покое до поры до времени, чтобы она зрела и множилась в моем воображении, покуда я не буду по-настоящему готов отправиться навстречу. До сего момента, если не считать нескольких коротких экскурсий за грибами и весенними цветами, по окрестностям Кирении, я еще нигде не был; да, по сути, ничего и не делал — только плавал и писал письма. Островная жизнь, какой бы она ни казалась праздничной, строго расписана, и чем раньше ты начинаешь дозировать собственные впечатления, тем лучше, потому что неизбежно наступит такое время, когда все вокруг будет тебе известно и от бесконечного повторения попросту утратит вкус. Если никуда не торопиться, прикинул я, и если все мое время будет в полном моем распоряжении, Кипр, в пересчете на свежие впечатления, даст мне как минимум года два; а если потянуть подольше, как я и хотел, этого острова хватит на целых десять лет.

По этой причине я и намерен был начать свое знакомство с ним не с пейзажей, а с людей, испытать приятное ощущение, приобщившись к образу жизни местных крестьян; а уж потом закинуть свои сети дальше, в историю острова — и подсветить, как всегда, сей тусклой лампадой особенности национального характера — а еще расставить моих персонажей так, чтобы они могли занять подобающие им места. Увы и ах! Времени на это у меня не оказалось.

* * *

Месяц, или около того, весенней погоды, щедрой на обещания скорого лета, оказался чистой воды надувательством. Однажды утром мы проснулись под низким небом, сплошь увешанным уродливыми фестонами иссиня-черных облаков, и увидели, как волны длинных, похожих на стрелы серебряных игл обрушиваются одна за другой на стены Киренского замка. Удары и раскаты грома; и виноградно-синяя пучина моря, то и дело озаряемая фосфорическими вспышками молний, которые, подобно семейству разгулявшихся драконов, когтили нас со стороны турецких гор. Выложенные каменными плитами полы стали вдруг холодными и влажными, забормотали переполненные водостоки, сбрасывая на улицу потоки дождевой воды. А ниже море обрушивало на берег тяжелые крутые валы — на те самые пляжи, где еще неделю тому назад мы сидели в сандалиях и шортах, пили кофе и узо и строили планы на лето. Перемена была разительная, и ты почти физически ощущал, как наливаются соком буйные заросли трав под оливами, как весенние цветы раскрывают свои нежные лепестки на горных склонах чуть ниже Клепини, усеянных анемонами.

Для приезда Сабри момент был явно не самый подходящий, но тем не менее он приехал, в один черный — в буквальном смысле слова — день, прикрывшись от буйства стихий носовым платком в горошек. Он появился у Паноса в дверном проеме меж двух могучих громовых раскатов, этаким пришельцем из преисподней, и выдохнул:

— Дорогой мой.

Его костюм был яростно исполосован ливнем.

— Я хочу кое-что тебе показать — только я тебя прошу (едва ли не с болью в голосе), не вини меня, если что-то там будет не так. Я сам там еще не был. Но мало ли что…

Он принял заледеневшими пальцами стакан вина.

— Деревня называется Беллапаис, но сам дом далековато от дороги. Впрочем, ладно, — ты едешь? Я на такси. Хозяин там, конечно, прохвост. Я ничего не могу гарантировать.

Было видно, что ему очень не хочется, чтобы я судил о его профессиональных навыках по первому, возможно, ошибочному, впечатлению. Вдвоем мы промчались через гулкий залитый водой дворик и дальше, вниз по длинной лестнице, туда, где ждал нас в своем допотопном такси Джамаль. На дверцах не было ни единой ручки; последовала короткая фарсовая сцена с участием трех действующих лиц, в духе турецкого театра теней, и в результате мы все-таки проникли внутрь машины сквозь слабейшие участки в ее оборонительных укреплениях. (Джамалю пришлось протиснуться через багажник, а потом еще и скрючиться особым образом на заднем сиденье, чтобы помочь нам открыть дверь.) Затем мы тронулись — и пейзаж вокруг был едва различим: из-за дождя, а также по причине полного отсутствия дворников на ветровом стекле. Чтобы не врезаться во что-нибудь ненароком, Джамаль был вынужден вести машину, высунув голову из окна. Снаружи молнии с завидной регулярностью высвечивали фрагменты почерневших от дождя горных склонов.

Едва мы выехали из Кирении, дорога свернула вправо и потянулась меж туманно-зеленых плантаций олив и рожкового дерева туда, где у самого подножия горы притулилось, в дожде и дымке, селение Беллапаис.