Читать книгу "Уважаемый господин дурак - Сюсаку Эндо"

Все разошлись, а Гастон остался стоять в той же позе и на том же месте, где его и нашли Такамори с полицейским.

— Гас! — закричал Такамори и схватил его за руку.

На лице Гастона вспыхнула робкая улыбка маленького мальчика. Такамори увидел, что его брюки разорваны и испачканы кровью.

Они вернулись в полицейскую будку и, час спустя, ответив на все вопросы полицейских, отправились домой.

— Тебе больно, Гас?

— Нет, все в порядке.

Почти всю дорогу домой Такамори молчал, ибо его мучила совесть. Почему он бросил Гастона и убежал?

Томоэ же, глядя на неоновые огни, проносившиеся мимо окна такси, думала: «Так плакать... взрослому человеку. У него нет ни малейшего самоуважения. Позволить избить себя, даже не пытаясь защититься... он же такой огромный». Тем не менее у нее впервые затеплилась нежность к этому человеку, подобная той, какую может испытывать к своему ребенку-калеке мать.

«Я не должен был брать Гастона с собой в Синдзюку вечером», — думал Такамори. Несмотря на обычную беспечность и безответственность, сейчас в глубине души он чувствовал, что виноват в постигшем Гастона несчастье.

— Гас, не переживай слишком глубоко из-за случившегося. Японцы на самом деле не такие, каких ты встретил сегодня.

Гастон, глядя вперед, покачал головой. Казалось, он погружен в собственные мысли, и Такамори не мог понять, каково французу. Подумать только: проехать почти полсвета в страну своей мечты и в первую же неделю быть избитым японцем!

— Томоэ, это действительно несчастье, да?

Томоэ, ощущая, насколько брат подавлен, попробовала поднять его настроение:

— Не падай духом. Все уже позади. Когда приедем домой, я испеку вам кекс.

Когда они добрались до дома, к Гастону вернулось его обычное добродушие. Он приложил палец к губам и сказал:

— Давайте не будем ничего рассказывать вашей маме и Матян. Будем держать это в секрете. Мы скажем, что я упал и порвал брюки, хорошо?

Брат с сестрой поняли, что Гастон не хотел давать домашним повод для беспокойства из-за него. Томоэ подумала: он, может, и трус, и у него нет самоуважения, но сердце у него доброе. Похоже, она увидела, наконец, в нем что-то хорошее и стала смотреть на него другими глазами.

Шоколадный кекс, который испекла Томоэ, чтобы забыть события сегодняшнего вечера, у Гастона имел огромный успех. Он с удовольствием засовывал куски в свой огромный рот, который, несмотря на новообретенное уважение Томоэ, все же напоминал ей пасть гиппопотама.

Вдруг Гастон посерьезнел, перестал жевать и повернулся к Такамори:

— У меня есть кое-что важное обсудить с вами.

— Что такое, Гас?

Гастон помедлил. Посмотрел на Сидзу и Томоэ, будто бы ему трудно говорить в их присутствии. Такамори сразу все понял.

— Гас, может, пойдем на второй этаж?

— Да, да.

Вслед за Такамори Гастон медленно поднялся по лестнице. Томоэ в столовой включила радио и стала ждать их возвращения. Ее расстроило, что Гастон не позвал и ее тоже. Кроме того, ей было любопытно, что он собирался сказать.

По радио исполняли ее любимую мелодию. Такамори и Гастон все не спускались. «Может, мне подняться и подслушать?» — подумала она. В конце концов, она женщина — и, как большинство женщин, горела желанием узнать чужие секреты.

Наконец она услышала шаги брата по лестнице. Повернувшись к нему, Томоэ увидела, что лицо у него очень мрачное, а это для Такамори необычно.

— Что случилось, Такамори? — тихо спросила она.

Глаза ее заблестели.

— Гас сказал, что собирается уехать от нас, — ответил Такамори.

Совсем один

— Он сказал, что хочет нас покинуть?

— Да.

Такамори заморгал, чтобы сдержать слезы.

— Значит, ему не нравится у нас. И это после всего, что мы для него сделали. Жестоко.

— Нет, дело не в этом.

— Потрясение, которое он пережил в Синдзюку, должно быть, слишком велико для него. Он, вероятно, разочаровался в Японии.

Томоэ думала: хотя в случившемся виноваты они с Такамори, их гостю следовало проявить больше мужества и сопротивляться. Во всяком случае, в Японии живут миллионы японцев и гнилой плод можно найти на каждом дереве. Встретить нескольких плохих японцев и настолько расстроиться из-за этого — просто не по-мужски. Носик Томоэ сморщился от неудовольствия.

— Я тоже так подумал вначале. Но Гастон говорит, что уходит не поэтому.

— Нет? Тогда в чем причина?

— Он говорит, что хочет познакомиться со многими японцами. Хочет иметь возможность встречаться с разного рода людьми.

Такамори сел рядом с сестрой, обхватил руками колени и положил на них подбородок. Некоторое время, погруженный в свои мысли, он смотрел в одну точку на полу.

— Гас определенно — человек необычный, правда? — прервал Такамори молчание. — Он действительно странный и не похож на других приезжих и туристов. Его совершенно не интересуют Токийская башня или Большой Будда в Камакуре. Со дня своего приезда он только и делал, что бродил по улицам и заводил дружбу с собаками и детьми. Все это, конечно, очень интересно, но я не понимаю, чего он хочет.

— Но у него же должна быть причина для приезда в Японию?

— Я спрашивал, но он, похоже, стыдится сказать. Тем не менее я уверен, что у него есть какая-то цель. Он замышляет что-то совершить.

— Он вряд ли может быть контрабандистом или шпионом, которого послали выведывать секреты японских Сил самообороны? Это же невозможно, правда?

В газетах часто появлялись сообщения об аресте иностранцев-контрабандистов, которых привлекала международная открытость Токио. Они приезжали в Японию из таких портов, как Гонконг и Сингапур, и события часто обсуждали в торговой фирме «Дисанто», где работала Томоэ.

— Не говори глупости, Томоэ, — сказал Такамори, со вздохом глядя на второй этаж. Гастон еще не спустился.

Вскоре они услышали скрип лестницы под тяжелыми шагами, и спустя мгновение его лошадиное лицо робко заглянуло в гостиную.

— Прошу прощения.

— Гас заходи и посиди с нами.

Он вошел в комнату, печально глядя на Томоэ, и сел, неуклюже согнув колени.

— Томоэ-сан. Я разговаривал с вашим братом. Я действительно благодарен за вашу доброту, но сейчас я должен сказать Томоэ-сан: аu revoir.

Такамори и Томоэ пытались убедить его остаться, но он вежливо выслушал, не поднимая головы, и затем сказал:

— Благодарю вас, благодарю вас, но я... — Он повторял это вновь и вновь, но сказать больше ничего не мог.