Читать книгу "Любовь в настоящем времени - Кэтрин Хайд"

И вот он передо мной собственной персоной.

Я схватила Леонарда за руку. Никогда раньше не цеплялась за него с такой силой. Меня будто выпотрошили и льдом набили. И такое странное ощущение меня охватило: захотелось писать, только я знала, что если начну, то не смогу остановиться. Ну, до этого, слава богу, не дошло.

— Живее, Леонард, — говорю.

А он отвечает:

— Ой. Руке больно.

Я отволокла его к Доку и с порога оглянулась. Машина проследовала за нами и остановилась напротив дома. Я знала: они меня дождутся.

Док так и уставился на меня.

— Перл, — говорит, — что стряслось? Что с тобой?

А я-то думала, что могу сохранять хладнокровие в любой ситуации…

— Слушай, — говорю, — не знаю, сколько Леонард пробудет у тебя на этот раз. Дело не терпит отлагательства. Договорились?

И я опускаюсь на колени, и обнимаю Леонарда, и прижимаю к себе. Крепкокрепко.

— Ой, — говорит Леонард. — А ты скоро?

Чтобы не напугать его, выхожу не оборачиваясь. Не надо ему видеть мое лицо.

Криворотый меня поджидал. Глаз с меня не спускал, когда я выходила от Дока. Да и в окно небось подглядывал.

«Надо бежать», — подумала я. Только ноги у меня подкашивались, и никуда бы я от них не делась.

— В машину сама сядешь? — спрашивает.

Я подумала о гордости и об обещании, которое дала самой себе. Подошла к машине и села на заднее сиденье.

Мы едем уже довольно долго. Сперва мне казалось, он везет меня в тюрьму. Теперь я так не думаю. Уже темнеет, а мы мчимся и мчимся. Похоже, в южном направлении. Может, в Лос-Анджелесский централ? Хотя вряд ли. Скорее всего, тормознем где-нибудь на шоссе.

А пока несемся в никуда. Мрак. Дорога ведет все выше и выше. Горы, что ли? Никогда не была в горах.

Никто пока не произнес ни слова.

Криворотый оборачивается и смотрит на меня. И руку свесил со спинки сиденья. У самого лицо каменное. Это, наверное, специально для меня.

В глазах у криворотого плещется ненависть.

Странная штука происходит со мной под его взглядом. Наверное, есть какое-то объяснение этому, только мне кажется, что я словно покинула свое тело. Я по-прежнему все вижу, но с необычной точки. Откуда-то из-за плеча.

У парня за рулем светлые волосы, и он очень хорош собой. В другое время я бы рассмотрела его получше. В зеркале заднего вида отражаются его глаза. Особой ненависти в них нет. Он старается ненавидеть меня, но у него не очень получается. И это его злит.

Криворотый говорит:

— Рано или поздно ты бы все равно попалась. Что я говорил, Чет?

Блондина, значит, зовут Чет.

— Сколько фотографий несовершеннолетних девчонок я пересмотрел! Каждую неделю, в каждом участке Калифорнии. Это был всего лишь вопрос времени.

Какая же ненависть нужна, чтобы так рыть землю! Ему это, наверное, непросто далось. Но часть меня за плечом подсказывает: нет. Не говори этого. Вообще молчи. Слова не помогут. И не забывай про гордость.

Я сижу в грязи. Вокруг потемки. Правда, луна светит, и звезды. Дождь лил целых пять дней, и воздух прозрачен. Земля вся мокрая, и я тоже промокла насквозь. Руки у меня скованы наручниками за спиной, чтобы я не сбежала.

Блондин присел на камень, а криворотый стоит рядом со мной, в руке пистолет. Я не вижу его рассеченной губы, слишком темно. Но эта губа так и стоит у меня перед глазами. Даже если я зажмурюсь, никуда от нее не деться.

— Господи, Бенни, — говорит красавец блондин. Это его первые слова. — Она же совсем девчонка, мать твою перемать.

Криворотый отвечает:

— Он не твоим напарником был.

— Грузи ее в машину.

— Чтобы подвергнуть его семью такому испытанию? Чтобы его жена и дети узнали, что эта сучка устроила? Ты сбрендил? Они этого не заслужили. Пусть расскажет все как надо прямо сейчас. Вот здесь, перед нами. Иначе она тут и останется.

Ненависть слышится в его словах, никуда она не делась. И все-таки мне кажется, он себя специально накачивает.

Они стараются запугать меня, чтобы я выполнила любое их желание. Только чего они от меня потребуют? А если я не соглашусь?

На душе у меня пусто и спокойно, и я смотрю на них из-за собственного плеча. Только упаси вас боже от такого спокойствия. Ужас породил его.

По-моему, я стала что-то напевать. Я не нарочно. Запелось, и все. Я и не сознавала, что пою, пока криворотый не пробурчал:

— Что происходит?

Вот и первый вопрос. Я-то думала, говорить мне не придется. И вот он напомнил мне кое-что. Ведь эту песенку я всегда пела Леонарду на сон грядущий.

Только криворотому этого знать не обязательно. Тайна останется между мной и моим мальчиком.

— Забей, — говорю.

— «Забей», — передразнивает он. — Нормально говорить умеешь?

Умею, только из-за тебя все вмиг забыла. Все мои тренировки насмарку. Страх вышиб заученное из головы.

— Надо говорить: «Ничего особенного», — поучает он.

Ага. Тут у нас все особенное.

У блондина такой вид, словно ему не терпится поскорее покончить со всей этой байдой, как бы она ни обернулась. Луна освещает его, и я могу разглядеть на лице у него страх и неуверенность. Ненависти ему явно не хватает. А взять неоткуда, как ни старайся.

— Господи, Бенни, — говорит он. — Забираем ее и уматываем.

— А его семья? Ни хрена мы не уматываем. Как мы можем опоганить память о нем? Ребята все сделали, только бы никто никогда не узнал, что он погиб без штанов. Нет уж, пусть выдаст все, как полагается. А мы посмотрим, брать ее с собой или нет.

Ведь специально подпустил угрозы в голос, чтобы мне страшнее стало.

Я смотрю на звезду. Наручники впиваются в кожу. Мне больно. Я рукой не могу пошевелить.

И я уже больше не гляжу на них из-за плеча. Плохо дело. Не вовремя я вернулась в собственное тело.

Ствол упирается в ложбинку у меня на затылке. Это пистолет дрожит у него в руке или я сама дрожу? Не могу сказать наверняка. Скорее всего, трясусь я.

— Ну, что скажешь в свое оправдание? — Тон у него уже другой. Испуганный какой-то и расстроенный. Мне даже делается его жалко. — Колись немедленно, говори правду. А потом отрепетируем, что ты покажешь на суде.

— Правду я скажу на суде, — говорю.

За эти слова он готов удавить меня до смерти. Но уж очень ему хочется устроить мне пожизненное. Хуже не придумаешь. А как же тогда Леонард?

Нет, никто не может разлучить меня с Леонардом. И никто не отнимет у меня гордость.