Читать книгу "Миграции - Игорь Клех"

Дорога в конце концов сошла на нет, и, оставив машины, на территорию заповедника мы спускались пешком по извилистой тропинке в высокой траве, растянувшись гуськом. На песчаном берегу находился пост охраны заповедника, где нас уже ждали. В морской прогулке по бухтам заповедника мне посчастливилось попасть в число первых пассажиров самого длительного «заезда». Надо сказать, эта прогулка больше походила на родео. На длинной океанской волне катер било словно брюхом о бетон. Чтобы не вылететь из него, я одной рукой цепко держался за ветровое стекло и пружинил на полусогнутых ногах, как подсказал мне водитель, а другой рукой старался поймать и вернуть постоянно выезжавший из-под меня ящик, служивший сиденьем. Фотоаппарат я забыл взять с собой, а видеокамера разрядилась, — оно и к лучшему, иначе бы я точно вылетел за борт. Потому что снимать было что. Мы зашли в бухту Среднюю, где несколько лет назад побывал президент Путин и, по уверению инспекторов, вознамерился построить здесь дальневосточную резиденцию для отдыха и встреч с лидерами тихоокеанского региона. Отсюда мы направились к островам, рифам и скалам — «Ворота» (в просторечии «Штаны»), «Лев» (в профиль очень похоже), «Заячьи Уши». Увеличившееся волнение помешало нам заплыть в выбитый волнами грот, мы попытались — и отказались от этой затеи. Зато увидели целое стадо нерп, покачивающихся на волне и с любопытством нас разглядывающих с расстояния в полсотни шагов. Зашли в следующую бухту, где был еще один пост и дзот времен последней войны, и погуляли по дикому песчаному пляжу. Водитель катера тем временем попил пива и посудачил с коллегой.

В этой части заповедника всего четыре инспектора на дежурстве. Наш водитель Игорь — один из них. Ему 41 год, разведен, имеет взрослого сына, живет во Владивостоке, где и кем только не работал — таксистом, охранником, телохранителем. Теперь здесь инспектором, никаких курсов или экзаменов для этого не требуется. Летом 20 дней работает, 10 отдыхает, зимой — 15 и 15. Зимой труднее. В октябре море холодает, «морепродукты» (в т. ч. морские огурцы-трепанги — неужто не всех еще выловили?) уходят с глубины поближе к берегу. Тогда-то и наступает самый браконьерский сезон. У инспекторов катер с двигателем 40 л. с., ракетница и табельный пистолет (которым не пользуются, потому что браконьеры наймут адвокатов, и инспекторов же еще и посадят). А у браконьеров 200-сильная «Ямаха», автоматы и бронежилеты. Спустят на дно аквалангиста и дежурят, появится катер инспекторов, начинают кружиться, уводя подальше от места погружения, чтобы потом, оторвавшись на скорости, подобрать всплывшего аквалангиста и скрыться. А могут и очередь дать поверх голов — шутить не любят.

Я изумился:

— А что же пограничники? Они вам не помогают?

— Изредка помогают, но у них своя служба. Вон, кстати, глядите, опять идут напрямую через заповедник — пьяные, наверное.

Должен сказать, рассказ Игоря о небезопасных «танцах» с браконьерами впечатлил меня и подтвердил, что места эти, похоже, и впрямь «джеймс-бондовские».

Такой вот образовался здесь гремучий коктейль из неописуемых красот природы, недееспособности и людских пороков, который суперагент завещал смешать, но не взбалтывать. Хотя в данном конкретном случае взболтать все же придется — и чем скорее, тем лучше.

По этапу в СВ

Разбили Транссиб на четыре этапа и пустили по нему в прицепном вагоне поочередно четыре десятка российских литераторов — на свою страну и читателей посмотреть, себя показать. Мне выпало проехать по этапу от Красноярска до Читы — ночами ехать, а днем что-то посещать, встречаться и выступать. Так что видел я немного: за окном вагона темно, а сойдя на перрон, сразу попадаешь в распоряжение встречающих и больше себе не принадлежишь. И даже за неделю без малого ни одного организационного сбоя не произошло, что само по себе удивительно, зная Россию. Тем не менее накопился в осадке ряд впечатлений и соображений, которые не хочется похоронить в себе — и без того чересчур многое в нашей жизни проходит бесследно.

Историческая справка

Отряжать писателей в командировки по стране не комиссары придумали, а великий князь Константин Николаевич, возглавивший морское ведомство после поражения в Крымской войне. Видать, собственным чиновникам он уже ни на грош не верил.

Позднее «совписов» отправляли либо воспевать новостройки, либо лес валить, либо укреплять дружбу народов и культурные связи. Дефицит этих последних всегда накапливается в изменяющемся мире. «Литэкспресс-2008» явился ремейком аналогичного трансевропейского экспресса Лиссабон — Санкт-Петербург, придуманного одним немцем в начале XXI века. Обращение писателей к родимым осинам становится наконец актуальнее заманчивых загранпоездок.

Красноярск: Овсянка, сэры!

Под крылом самолета растянулся светящейся кишкой, длиной с Москву, Красноярск. Дальше пошла какая-то тайга, и самолет сел. Возвращаясь полчаса в автобусе в Красноярск, я понял, отчего так любят в буклетах сибирских городов помещать их ночные виды. Разноцветные огоньки и плавные линии несравненно живописнее многокилометровых окраинных дощатых развалюх в мерзких утренних сумерках. Прилетели.

Нас поселили в гостинице на центральной площади города. Из окна моего номера открывался следующий вид. Слева некая архитектурная фантазия на тему лондонского Биг-Бена, на площади огромный фонтан с аллегорическими фигурами Енисея и Ангары на столбах, справа последний построенный в СССР лет тридцать назад театр оперы и балета, а во всю ширь широкое русло Енисея внизу и мосты через него. Один из них, железнодорожный, создавался для Транссибирской магистрали по той же новомодной технологии, что Эйфелева башня, и был удостоен диплома на Всемирной выставке 1900 года в Париже. Красотой и первородством, естественно, он уступал Эйфелевой башне, но превосходил ее по количеству заклепок и в длину. И еще: поперек пейзажа тянулось перевернутое, как в зеркале, название гостиницы «Красноярск/ксряонсарК». Над противоположным берегом реки солнце теснило и начинало прожигать телогреечного цвета тучи.

Овсянка — то, что было предложено писателям после гостиничного завтрака. Это название села на противоположном правом берегу Енисея, где жил и умер Виктор Астафьев. Этакая «Ясная Поляна» сибирского писателя, одного из классиков русской советской литературы.

Экскурсионный автобус домчал бы нас туда за полчаса, если бы не красота петлявшей по холмам дороги. Осенний лес выглядел светоносным, его бледно-желтая листва больше походила на пух. Мы миновали знаменитый среди скалолазов природный заповедник Столбы, видную отовсюду сопку Токмак, но остановились в Слизнево взглянуть на Енисей с недавно обустроенной грандиозной смотровой площадки. Когда красота вида после посещения Овсянки первыми лицами государства начинает цениться наконец как национальное достояние, это все же здорово, ей-богу. Языческие, «по-ганские» лоскутки на низкорослых деревцах, висячие замки новобрачных на ограде парапета и изваяние астафьевской «Царь-рыбы» — какого-то полумодернистского осетра на постаменте, рвущего стальные сети, — все это несущественный вздор, который можно оставить за спиной, чтобы насладиться разливом суровой сибирской реки, от горизонта до горизонта. Еще и распогодилось. Просто именины сердца.