Читать книгу "Южный календарь - Антон Уткин"

Первое время за стеной у проводников было спокойно, потом заерзала туда-сюда дверь, донеслись громкие голоса. Слышался звук сдержанно льющейся жидкости, позвякивало стекло, шуршала газета. Голоса гуляющих то раздавались совсем рядом, над самым ухом, то превращались в невнятное, далекое, обрывочное бормотание.

– Я Володя, – громко и с вызовом сказал один из них. – Из Ростова.

На несколько секунд все голоса смешались в единый гул. Кто-то – женщина – смеялся высоким голосом. Смех журчал, как вода в неисправном туалетном бачке. Что-то шаркало обо что-то, словно чиркали гигантской спичкой о гигантский коробок, и снова осторожно булькала жидкость.

– Володя из Ростова, – упрямо твердил нетрезвый голос, заглушаемый смехом.

Кто-то ушел, пришел, опять ушел, шлепая босыми пятками о задники сандалий, и скоро стало поспокойней. Наконец веселье поникло и пошло на убыль: поговорили еще и замолчали вовсе.

С полчаса все было тихо, только разок хлопнули двери, когда кто-то, шаркая по полу, быстро прошел по коридору из вагона в вагон. Василий Александрович повернулся на живот, подоткнул подушку под подбородок и стал глядеть в окно. Уже выехали из гор на равнину. Началась нескончаемая лесополоса, замелькали темные очерки акаций. Прямо над ними две голубоватые звезды мерцали прохладным светом. А выше этих звезд неподвижно держались в вышине грязно-серые взбитые подушки облаков. Где-то далеко на черной плоскости степи узкой полоской стелились разбросанные степные огни и подрагивали, как студень.

В дверь тихонько постучали. Женщина быстро, точно этого ждала, поднялась с полки и взялась за вертикальную ручку. Свет из коридора тут же ворвался в купе и рассеялся в темноте, засновал по стальному обрамлению дверного зеркала юрким сгустком. Проводник что-то негромко сказал – что именно, невозможно было расслышать. Женщина оглянулась на мальчика, и, не касаясь двери, выскользнула в щель, изогнувшись, выпятив грудь и подтянув живот и бедра. Потом дверь подалась обратно и снова закрылась, сильно щелкнув замком.

Василий Александрович взглянул на часы – фосфор на стрелках и часовых отметках еле светился, и он с трудом, напрягая зрение и ловя запястьем мимолетные лучи в окне, разобрал, что было уже половина четвертого.

Некоторое время раздавались приглушенные стенкой голоса: плавный и нежный женщины и низкий, гудящий – проводника, потом послышались шорох ткани и возня. Едва слышная сначала, она делалась все заметней, порождая глухие сдавленные вздохи, из которых вдруг прорывались высокие, открытые, но слабые звуки и сиплое, сосредоточенное дыхание мужчины. Дырки от крепления светились в стене желтыми кружочками. Потом они стали изнутри закрываться, чем-то загораживаться, потом открывались, опять в них становился свет. Женщина за стенкой отрывисто вскрикнула.

Все это продолжалось довольно долго.

Василий Александрович посмотрел на мальчика – мальчик спокойно спал, то тихонько посапывая носом, то хватая душный воздух приоткрытым ртом. Он лежал на спине на грязном матрасе, откинув правую руку за голову. Пальцы были согнуты, как будто он держал в руке невидимое яблоко. Другая была прижата к груди, с уголком одеяла, пропущенного меж пальцев. Иногда, точно замедленной вспышкой, лицо его на пару секунд освещалось голубоватым светом летящих назад полустанков и снова тонуло во мраке.

Из-за перегородки еще раз донесся сдавленный хрип, бормотанье, и все стихло. Василий Александрович лежал на спине и тупо смотрел в потолок. По нему чертили спирали ленты голубого света, выхватывали из темноты куски обшивки, лямки рюкзака, поблескивающую глубину зеркала. Захотелось наконец спать, но за стенкой снова началась возня.

Тогда он спустился с полки, нащупал на столике сигареты и пошел в тамбур. В тамбуре стоял грохот, спертый воздух, пыльный запах угля и перегорелого табака. В углу к коричневой стенке прислонился измочаленный веник, мокрый и черный на конце, и валялись на полу окурки разной длины под забитой до отказа пепельницей-перевертышем. Самый длинный из окурков на фильтре был измазан чем-то красным, скорее всего, губной помадой. Василий открыл дверь между вагонами. Тотчас тамбур наполнился грохотом колес, лязгом железа. Где-то внизу, под ногами, что-то блестело, рябило между покатыми половинками площадки.

Он вернулся в купе, и почти сразу же, через несколько минут, вернулась женщина. Она вошла осторожно, посмотрела на сына, присела у него в ногах, раза два глянула наверх, пересела ближе к окну и некоторое время сидела, отвернув голову к окну, и смотрела в ночь, подперев подбородок ладонью. Дважды она привставала и оправляла юбку, запуская ладонь себе под ноги и потихоньку всхлипывала. Василий Александрович лежал не дыша. Стараясь не шуршать, он повернулся набок и снова увидел перед собой отверстия и в них кружочки неподвижного потаенного света.

Женщина внизу тяжело вздохнула и, склонившись над мальчиком, тронула его рукой, разбудила. Дождавшись, пока он встанет, она подняла нижнюю полку и стала подтягивать что-то тяжелое, наверное, коробки с инжиром. Мальчик, опершись на столик, цеплял ногами свои башмаки, и, надев их, присел ей помочь. Выставляя тонкие неоформленные руки, он поддерживал коробку на ребре постельного ящика, и лопатки, натянув свитер, остро выступили у него на спине. Василий Александрович открыл глаза и, заложив руки за голову, уже не таясь, наблюдал за ними.

– Приехали? – проговорил он нарочито скрипучим безразличным голосом.

При звуках его голоса женщина вздрогнула. Поправляя непослушные волосы, она коротко взглянула на него красневшими еще глазами и поняла, что он слышал и знает. Она отвела взгляд, свернула матрасы, свой и мальчика. Разложила тележку. И еще раз посмотрела на Василия Александровича, уже долго и открыто – как будто ждала, что он ее ударит. Василию Александровичу стало неловко. Он принял у нее матрас и бросил его наверх.

Из своего купе вышел проводник, подтянул брюки и, сонно поматывая головой, побрел открывать дверь. Через секунду о стенку тамбура ударила откидная площадка. Женщина, нагнувшись, закрепляла на тележке коробки. Волосы прядями рассыпались у нее по лбу, по лицу – она их не убирала.

– Подождите, – вдруг сказал Василий Александрович, – давайте я у вас куплю, – и кивнул на коробки.

– Так не успеем уже, – ответила женщина. Она слегка улыбалась, глядела на него снизу вверх, и ее лицо светилось каким-то тихим счастьем, и смущения уже не было на нем.

– Я все у вас куплю, – сказал он. – Мне нужно.

– Все? – нерешительно переспросила она, выпрямилась и огляделась, словно приискивая, с кем бы посоветоваться.

Впрочем, никого не было. Лишь в тамбуре возился проводник. Он стучал совком, ворочая брикеты угля, и почему-то ругался вполголоса. Было слышно в непривычной тишине стоянки, как открывают двери в других вагонах и оглушительно хлопают площадки.

Василий Александрович помог освободить тележку, затащил коробки обратно в купе и устроил их на полу под столик. С озабоченным лицом по коридору прошелся проводник. В руке он держал открытую ученическую тетрадь с почерневшим от грязи сгибом.