Читать книгу "Loveушка для мужчин и женщин - Катерина Шпиллер"

В зеркале Лида увидела свое бледное-пребледное лицо, на котором ярким пятном горели искусанные губы — в общем, вполне даже ничего. Только глазки надо подкрасить, благо в косметичке нашелся черный карандашик. Крупным гребнем Лида расчесала свои черные кудри под аккомпанемент соседкиного: «Ах, вот это грива! Как же везет некоторым! От природы такое богатство!» Словом, все было очень неплохо, если не считать тусклого взгляда. Лида знала, что ее небольшие серые глаза имеют одно очень ценное качество — блестящую чертовщинку, о которой ей не раз говорили: мол, и глаза-то вроде ничего особенного, а вот есть в них эдакая чертовщинка, что прямо ух! Однажды одна дура даже спросила Лиду, чего это она закапывает себе в глаза, что у нее такой взгляд получается.

Сейчас чертовщинки не было. Видимо, это был пламенный привет от наркоза, спугнувшего ее: глазки такие невыразительные, снулые. Но тут уж ничего не попишешь, просто нужно подождать…

Сколько времени прошло? Неужели она так долго пялилась в зеркало? Вот Юрий Григорьевич опять вошел в палату и с улыбкой посмотрел на Лиду, держащую в руках косметичку.

— Ах, Юрий Григорьевич! — хрипло закокетничала соседка. — Вы к нам что-то зачастили! Как это приятно!

Значит, прошло совсем немного времени. Лида почувствовала, что неприлично краснеет под его взглядом, прямо пунцовеет, как идиотка последняя, как девочка-подросток. Прямо ужас какой-то!

А в последующие дни все было так, как не должно быть. По крайней мере, с ней, с Лидой. Что она знала про себя в свои тридцать три года? Во-первых, что она не выносит всякую пошлость, а тем более пошлость в отношениях мужчины и женщины — короткие связи ради удовольствия, то есть секс ради секса. Нет, она сроду не была ханжой и вполне признавала такое понятие, как «любовник», ведь корень этого слова — «любовь». Значит, должно быть хоть какое-нибудь чувство, пусть капельку! Ей доводилось пару раз бывать в одиночестве в загородных пансионатах, когда семья отпускала ее отдохнуть. Там к ней сразу подваливали одинокие мужские особи (иначе она их не могла назвать) в поисках быстрой и легкой добычи. Они даже не скрывали этого (скоты?). Один раз среди них был такой экземпляр — рост два метра, мускулатура, как у Терминатора, а лицо, как у Алена Делона. Ну, почти как у Делона… Устоять было трудно, прямо скажем. Но от самой мысли, что все это будет «просто так», для «кайфа и витаминчиков», как выражалась опять-таки Ирка, тошнило. Лида отшивала всех.

Потому и не сходила «налево» ни разу за всю свою супружескую жизнь. Ведь «хоть какое-нибудь чувство», но взаимное, ни разу не случалось.

Когда она пришла в кабинет Юрия Григорьевича «выпить кофейку», он положил свою ладонь ей на грудь минут через десять. Она чуть было не скинула гневно эту руку, чуть было не высказалась по поводу «наглых ручонок»… Но вдруг вспомнила, что эта рука ее спасла, и не только ее… И не скинула. И не сказала ничего.

Они сидели рядышком, он осторожно и нежно ласкал ее грудь, шею, иногда целовал губы, руки… При этом он фонтанировал, искрился пошлостями, сальными анекдотами, циничными врачебными байками и рассказами о своих больных. «Как так можно?» — мысленно ужасалась Лида очередному язвительному повествованию о раковом больном. Гнев закипал в Лидиной душе, ее коробило от насмешек Юрия Григорьевича… Но выяснилось, что Григорьевич спас этого больного, просто вот так взял, да и прооперировал. И этот пациент, «придурок, фанатик, чучело огородное» теперь живет, и еще сто лет будет «всех доставать своим занудством».

Разве вправе она, Лида, в чем-то упрекать доктора или делать ему замечания? Он бог, который дарит людям жизнь тогда, когда никто, кроме него, не может помочь несчастному и его близким.

Юрий Григорьевич отнюдь не был глуп, напротив: Лида понимала, что он образован, начитан, эрудирован. Вот бы поговорить с ним о… Но он вовсе не собирался вести с ней умные беседы, «дружить» и «общаться».

— Я надеюсь, что, как только будет можно, мы с тобой встретимся, и тогда уже узнаем друг друга получше, — и его рука недвусмысленно ложилась на ее бедро. Лида закрывала глаза. Для него нет ничего святого, я для него — очередная, одна из многих? Но ведь он — бог. Час назад он оперировал женщину с внутренним кровотечением. Вот этими руками (одна сейчас лежала на ее бедре, другая ласкала шею) Юрий Григорьевич вытащил женщину с того света. Лида видела зеленого от ужаса мужа той пациентки, который чуть не припадал к руке (вот этой самой, что на бедре) Юрия Григорьевича, как почти рыдал от счастья, что все позади.

Ночами в больнице Лиде не спалось. Она устраивала себе допрос с пристрастием. «Как я могу так вести себя, прямо как Ирка? Каскад пошлостей и цинизма, а его руки все время норовят залезть куда-нибудь… А я терплю и молчу! Я что — влюбилась?» Тщательная ревизия собственных чувств показала, что вовсе нет. Никакой любви не было и в помине. «Но ведь мне приятны его ласки, — продолжалось самодознание, — я… хочу его… да, хочу. А с чего бы это?» Он совсем не красавец и не атлет. Если уж говорить о чисто сексуальном влечении, то куда более притягателен был тот самый «Ален Делон». Лиде стоило тогда больших усилий противостоять проснувшейся в ней самке — продолжательнице рода человеческого, повелевавшей сомлеть в объятиях такого самца. То была битва нравственной стойкости, женской гордости и морали, усвоенной от бабушки, с самой сущностью матери-природы. Гордая женщина победила, но мать-природа отыгралась: у Лиды начались месячные на пятнадцать дней раньше срока. Она не испугалась, ведь ей было понятно, почему так происходит, хотя и разозлилась она жутко: если мы люди цивилизованные, нравственные и верные в супружестве, так какого черта нельзя придумать что-нибудь и обуздать эту подлую природу, эти главные инстинкты? Пилюли, что ли, какие-нибудь изобрели бы…

Лида отдавала себе отчет в том, что, встреть она Юрия Григорьевича, то есть теперь уже просто Юру, где-нибудь, скажем, на улице или у кого-нибудь в доме, ни одна клеточка ее тела не отозвалась бы на первобытный зов плоти. Этого зова просто не случилось бы, по правде говоря. Так значит… Значит…

Уже выписавшись из больницы, спустя пару недель после первой грешной встречи с Юрой на его квартире Лида, наконец, нашла определение тому трехглавому созданию (мысль-идея-чувство). Итак, мысль: что есть самое главное в настоящем мужчине, без чего категорически нельзя? Идея: он должен заниматься настоящим делом (не просто с большой буквы, а все слово — большими буквами). Чувство: без этого не может быть к нему никакого «женского» чувства, а тем более сексуального влечения. Оно, кстати, отпадает первым. Привязанность, привычка вполне могут оставаться, но что касается инстинкта продолжения рода…

Они впервые встретились в его однокомнатной квартире, доставшейся ему после развода двухлетней давности.

— Я — в «глухом» разводе, — объяснил он Лиде.

— Что это значит?

— Это значит, что я не женюсь больше никогда ни при каких обстоятельствах, — с нахальной улыбкой ответил Юра. — Меня больше ничем не заставишь совершить такую глупость, такую пакость по отношению к себе.

— А… при обстоятельствах… настоящей любви? — робко спросила Лида, затрепетав сердцем и засверкав вернувшимся блеском глаз.