Читать книгу "В поисках утраченных предков - Дмитрий Каралис"

«Сидеть!» — командует Джулю брат, и тот, урча и скаля зубы, неохотно прерывает погоню и, подойдя к нему, садится у левой ноги. Броня успокаивающе обнимает за плечо Феликса, который недавно вернулся с завода — пахнущий железом и керосином, и зовет пса: «Джуль, пошли! Рядом!»

Бронислав был отменным спортсменом или, как тогда говорили, физкультурником. Он бегал на коньках и лыжах, выжимал по утрам гири, купался до поздней осени, крутил на турнике «солнышко» и мог стрункой вытягиваться меж двух табуреток, опираясь на них лишь пятками и затылком.

Приходя в увольнение домой, он шел в детскую комнату, и, не снимая белых перчаток, выборочно проверял чистоту уборки: проводил пальцем по верху шкафа, подоконнику или по перекладине между ножками стульев. Младшие замирали и следили, как брат оценивающе взглядывает на перчатку и хмыкает. «Молодцы…» — снисходительно говорит он, если перчатка остается белой; и все сразу веселеют и пытаются ластиться к старшему. «Что это такое? — Бронислав показывает Феликсу посеревшие пальцы перчатки и дает ему воспитательный подзатыльник. — Кто здесь живет? Свиньи?.. — Он разворачивается и идет в комнату к родителям. — Через десять минут зайду…»

Феликс дает подзатыльник Юрке:

— Что стоишь? Быстро ведро и тряпки!..

— Слышите! — оборачивается к сестрам Юрка. — Мигом!

Сестры, не дожидаясь эстафетного подзатыльника, выпархивают за дверь.

Девять минут в детской стоит усердное посапывание и раздаются короткие команды по нисходящей. Затем в уборной звякает опустошаемое ведро, в коридоре раздается торопливое топанье, хлопает дверь, и все рассаживаются в ожидании повторной проверки. Точно в конце десятой минуты входит Бронислав…

Толстая тетрадь в картонной обложке. Типографский штемпель: «Гос. фабрика «Светоч» им. тов. Бубнова. 1933 г. Цена 80 коп. Продажа по более высокой цене карается по закону». «…им. тов. Бубнова» — замазано синими чернилами.

Листаю тетрадь. Программа по физике для 8-го класса. 147 вопросов. Последний: «Физические основы полета аэроплана».

Восьмой класс Бронислав закончил в сорок третьем году, в эвакуации. Значит, в эту тетрадь он начал писать за Уралом, в пятнадцатилетнем возрасте.

После физической программы, без всяких заголовков и предисловий:

«Летом 1937 года мы получили отличную двухкомнатную квартиру на 2-й Советской улице и переехали туда жить. Окна выходили во двор, где был разбит небольшой садик с цветочными газонами. По краям садика росли тополя. В нашем доме жили только одни железнодорожники. Он был построен рядом со старым домом желтого цвета. Ребята, жившие в этом доме, а их было очень много, с первых же дней невзлюбили новых соседей и стали называть нас «железками», а мы их — «желтяками», по цвету их дома. Между нами установилась вражда. Первого сентября я пошел в новую школу, во 2-й класс».

Примечательно, что вражда между «желтяками» и «железками» сохранялась и через два десятка лет, в пору моего детства. Нас, детей железнодорожников, было меньше, но во всех стычках мы оказывались дружнее. Хотя и бивали нас в садике у фонтана до синяков и крови — оба моих детских шрама на лице получены там. Клички живут и по сей день, но вражда, говорят, прошла. В доме уже почти не осталось железнодорожников. Не осталось и тех тополей, о которых пишет брат. Их спилили в блокаду на дрова. Тополя там шумят новые. Их посадили в пятьдесят седьмом году, когда приводили в порядок двор после строительства бани на Дегтярной улице. Третий с краю тополь, если войти во двор со 2-й Советской улицы, — мой. Мы сажали его со Славкой Николаевым, плечистым сыном паровозного помощника. Помнишь, Славка?..

Дальше идет подробное описание новых знакомств, мальчишеских потасовок на катке, прием в пионеры, детская любовь, ради которой Броня каждое утро встает на час раньше и утюжит брюки, дрессировка вместе со старшим братом сторожевой собаки Джуля-первого, предательство друга… Мальчишеские радости и огорчения.

Там, в эвакуации, быстро возмужавший Броня вспоминал довоенное детство. В этой тетради сорок третьего года нет ни строчки о настоящем времени — как работается и учится, как живется. Только о прошлом…

Я закрываю тетрадь и беру в руки пожелтевшие листы писем.

Четыре письма и одна записка. 1949–1950 годы. Бронислав учится в училище и летом ездит на геодезическую практику.

Умер Саша, но еще не родился я.

«19 июня 1949 года. Село Черепичины Старорусского района.

Здравствуйте, дорогие папа, мама, Феликс, Юра, Вера, Надя!

Пишу в короткий свободный час. Нахожусь я сейчас на 2/3 до конца нашего хода: впереди еще 75 километров. Значит, в начале или середине августа мы кончим работу. Если ничего больше не добавят, то я вернусь домой в 20-х числах августа.

Как здоровье Феликса? Я узнал от Гали, что он был тяжело болен. Еще раз прошу вас, папа и мама, берегите детей… Думаю, излишне говорить о том, к чему приводит простая невнимательность к детским болезням, хотя бы и «незначительным» на первый взгляд.

Работаем мы напряженно. Глаза постоянно красные — кровь приливает к белкам. Весь день, часов с 6 утра и до захода солнца, мы наблюдаем, а потом до темноты подсчитываем. Я убеждаюсь, что шестьдесят процентов даром не даются, за них иной раз спустишь с себя семь потов. Идем все время по реке Ловать и поэтому купаемся часто. Минные поля стараемся обходить, но иногда из-за неточного нанесения их на карту шагаем по ним. Наше счастье, что мины противотанковые. Борька пишет, что даже наступил на одну. Надо думать, что после этого с ним ничего не случилось, так как он все же пишет.

Как у ребят дела с ягодами и рыбой? Ловят ли с папой рыбу?

Мама, как ты себя чувствуешь? Уж теперь старайся не делать тяжелой физической работы на огороде — поручай все ребятам, они, наверное, без меня обленились. Пусть Феликс, как старший, следит за всем. Завтра надеюсь выслать тебе пятьдесят рублей. Питайся, мама, хорошо, на одежду ребятам не трать — я, может быть, привезу им из экспедиции что-нибудь, мне обещали.

Спешу кончить. Много дел. Пишите мне почаще. Ну, целую всех.

P. S. Папа, есть много тем для рассказов о колхозниках».

Еще одно письмо — Феликсу в лагерь. Феликса только что осудили. В семье — шок. Отец уходит из редакции «Ленинградского железнодорожника». Надежде — девять лет. Вере — тринадцать. Юрке — пятнадцать, он порывается бросить школу и идти работать. Мать устраивается контролером ОТК на электротехнический завод. Мне только что исполнилось семь месяцев, я качаюсь в гамаке меж двух березок, и сестры по очереди смотрят за мной. И Надежде запрещают брать меня на руки — боятся, что мы с ней загремим куда-нибудь в крапиву…

«28 июня 1950 года.

Здравствуй, дорогой Феликс!

Получил твое письмо вчера днем, вернувшись из тундры, где я работаю. В Воркуте стоит база нашего отряда. Приехал я в Воркуту на практику и теперь работаю здесь техником-геодезистом. Рядом, да вообще по тундре и в поселках, я встречаю много заключенных. Я у многих спрашивал о тебе; но никто не знает. А ты, оказывается, вон где. Ну что ж, в лагере, конечно, лучше кормят и свободнее, чем в тюрьме, хотя и строгий порядок. Относительно распорядка в лагерях я достаточно осведомлен, так как работаю рядом с лагерями и у меня в бригаде работают бывшие ЗК.