Читать книгу "Общество любителей Агаты Кристи. Живой дневник - Глеб Шульпяков"

Только в адриатическом, добродушном, варианте.

В Черногории полно красот и чудных видов, главное достоинство которых – компактность. Во всякое историческое или природное место можно добраться за несколько часов. И поспеть обратно, когда вино в холодильнике станет холодным. Самый знаменитый объект – побережья, во всяком случае, – это остров Сан-Стефан. Картинку с его изображением видел хотя бы раз каждый. Небольшой, размером с шапито, скалистый островок соединяется с поселком через перешеек. И напичкан аскетического дизайна виллами, нашпигованными внутри всеми удобствами. Стоимость аренды такого домика баснословна. Но голливудские звезды едут сюда именно для этого – чтобы пожить в условиях романтической аскезы.

Вход на остров стоит 7 евро, как в музей. Узкие улицы петляют вдоль каменных хибарок с палисадниками, где выставлены шезлонги. Где-то за кадром – с внешней стороны – шипит и ухает морская волна. Кричат птицы. Звенит посуда.

Собственно, Сан-Стефан – это клуб, где цена за вход играет роль барьера, фильтра. Из развлечений только ресторан и казино, да лавка с сигарами и коньяками категорий от XO. Что еще нужно миллионеру в нашем представлении? Именно такой, демонстративный покой. Уединение на пустой сцене с небольшим количеством зрителей в партере. Дорогой коньяк с видом на умопомрачительно выверенную, четкую линию горизонта. И казино. В тишине Сан-Стефана миллионеру может показаться, что судьба к нему благосклонна.

Обычные отдыхающие живут в одноименном поселке напротив. Вид отсюда, со склонов гор, абсолютно выигрышный. Солнце садится в море, силуэты скал меняют цвет каждую минуту, как в театре.

На острове зажигают огни, и он плывет во мраке – как кораблик.

В километре от поселка я обнаружил заброшенный кемпинг, сработанный еще рабами Тито. Долина, кипарисы, асфальтовые дорожки. Тут и там по кустам аккуратные руины элитной советской инфраструктуры. Умывальники, купальни. Индивидуальные шкафчики и сейфы. Ни души, и можно гулять, возомнив себя римским императором. Который вот так, в тиши приморского парка, вынашивает планы покорения варваров.

Давно уже ставших единой Европой.

КРОМЕ ЦВЕТАКольюр

Кольюр, или Коллиур (Collioure), – курортный город на юге Франции. Компактный, крошечный. На мой вопрос, проходит ли здесь TJV, девушка в кассе улыбается. Понятно, что я спросил глупость. Поскольку на пустом перроне останавливаются только электрички, и то нечасто. Все остальное время через раскаленные рельсы шмыгают кошки.

До Испании от Кольюра двадцать километров. До Парижа восемь часов с пересадками. Из крупных городов в округе Монпелье и Тулуза, Марсель. Перпиньян, Каркассон, Ним. Все это легендарные точки на карте южной Франции. Эпицентры, где свершалась история: упадка провинции Римской империи, славы и разгрома альбигойцев.

Свидетелей истории в Кольюре немного. Пара укреплений инженера Вобана – вот и все, что осталось от бесконечного дележа каталонской земли между французами и испанцами.

В XX веке славу поселку, знаменитому прежде анчоусами, сделали двое художников – Матисс и Дерен. Первый приехал сюда рисовать морские пейзажи – летом 1905 года. Снял под студию домик рядом с башней таможни (она стоит и теперь). И написал картину «Окно в Кольюре» – первую в серии кольюрских пейзажей. Позже к Матиссу присоединился Дерен. За два летних месяца размышлений о новом искусстве – за два месяца работы с пейзажем – на свет появился живописный цикл в стиле «фовизм», как его позже назовут критики. Стиле, акцентирующем внимание на интенсивности цвета в пейзаже – и на эмоциональном переживании этого цвета художником.

С тех пор кольюрские пейзажи Матисса и Дерена – официальная иконография города. Точки, откуда рисовали художники, отмечены медными рамами на постаментах. Рядом приколочена репродукция, комментарии. Продаются брелоки и открытки. И, сунув голову в рамку, можно оценить то, что осталось от знаменитого пейзажа.

По выходным в поселке – сельская ярмарка. Из окрестных деревень под огромные вязы свозят хлеб и сыры. Острые колбасы, анчоусы. Десятки, сотни марок вин из крошечных хозяйств Русийона – розовые хороши в особенности. Тут же за пять евро дают жареных мидий, собранных утром, и стакан ледяного красного. Измученные столичными штучками, парижане едят простецкую еду с наслаждением, руками.

Единственное развлечение на пляже в Кольюре – помимо купаний – это вычислять по манерам, кто и откуда. Парижане плещутся на мелководье, поминутно окликая друг друга. Мучнистый англичанин входит в море долго, по-советски охая и ахая. Но потом бросается вплавь и чешет до горизонта. Американцы отправляются в плавание как на войну, вооруженные масками, флягами, ластами и секундомерами. Русских в Кольюре нет.

Под вечер залив покрывается мелкой рябью, и цвет моря распадается на оттенки. Каждый из которых насыщен, напитан ярким колером. «Перед лицом природы мы должны быть, как дети... мы должны дать волю нашим чувствам... Я пишу то, что чувствую, что вижу... И это цвет, ничего кроме цвета...» (Матисс).

Глядя на залив под вечер, понимаешь, что имел в виду художник.

Ночью в городе кафе на набережной забиты. В переулках медленно фланируют курортники. На площади бродячие акробаты крутят сальто. Толпа аплодирует, дети в восторге. Но странное дело: избыток человеческой массы не раздражает. Потому что в этой скученности присутствует художественный вуайеризм. Все вокруг – объекты наблюдения. И можно разглядывать немецкую пару – в кафе напротив – замечая, что немец не дурак и поглядывает на красавицу-каталонку, которая сидит на балконе и тоже смотрит...

Куда? Вот вопрос.

РУМЫНСКИЙ ПАССАЖБухарест

Чем шире в городе площади, тем уютнее жизнь в переулках. Для стран с тоталитарным прошлым эта особенность закономерна, и советские плацы Бухареста соседствуют с кварталами роскошных вилл, спрятавшихся в зарослях рядом с застройкой режима Чаушеску. Или «Чау», как его здесь называют.

По легенде, Бухарест основал пастух Букур, заложив на берегу речки Дамбовиты церковь. Та, понятно, не сохранилась. А вот река, частично запертая в трубы, осталась. И часто выходит наружу – зеленой стоячей водичкой в бетонной опалубке. Что касается пастуха, имя его означает буквально «веселый». Так что и сам город можно по-русски назвать Веселовск. Веселовский.

Бухарест возник на перекрестке путей из Османской империи в Европу. Городом на перепутье он и остался – во все времена. Между саксонцами и турками, державшими Румынию в клещах. И двумя империями, Российской и Австро-Венгерской, прихватившими страну с другого боку.

До римского вторжения тут жили древние даки, знаменитые тем, что почитали бога мертвых Залмоксиса, верили в загробную жизнь и, как шахиды, не боялись смерти. Символом у них была голова волка, водруженная на тулово змея. Что означало мужскую инициацию и способность оборачиваться то диким волчарой, то гадом ползучим.

С тех пор в румынах есть нечто и от того, и от этого.