Читать книгу "Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов"

— Если бы вы находились в Петербурге, быть может, не случилось того, что случилось.

— Вполне вероятно, даже несомненна.

— Как знать, — ответил, однако, Кнорринг. — Император не был любим.

Отец Бенкендорфа помнил коварство своего коллеги по управлению Ригой генерал-губернатора фон дер Палена и промолчал. Он не раз предупреждал императора Павла на его счет. Но покойный с маниакальной настойчивостью приближал ко двору убийц, методично изгоняя верных слуг. Аракчеева, Растопчина, Кнорринга, Бенкендорфа, Лиденера и многих других он разослал по городам и весям. Христофора Бенкендорфа, которого так любил в молодости, просто извел упреками, правда, направленными скорей в адрес Тилли. Быть может, что именно в этом, как ни в чем другом, и выражалось душевное неустройство человека, для которого рыцарство стало сутью характера? Случай в России редкий.

Мария Федоровна говорила святую правду. Тилли, ее дорогая Тилли завещала императрице своих детей. Вот уже пятнадцать лет, как нет на свете баронессы Анны Юлианы Шиллинг фон Канштадт, супруги генерал-аншефа Христофора Бенкендорфа, одного из первых гатчинцев и соратников. Она ушла из жизни в те самые дни коронационных торжеств в Москве, когда Мария Федоровна больше, чем когда-либо, нуждалась в ней. Печальная весть пришла из-за границы: Тилли скончалась в тяжелых муках, и необъяснимое чувство вины перед подругой терзало сердце императрицы, особенно когда она позвала к себе младшего из Бенкендорфов — Константина. Он ей больше Александра напоминал о Тилли. Императрица в течение долгих и трудных для нее лет выполняла долг перед дорогой ее сердцу подругой. Подобное постоянство накладывало на остальных, в том числе и на государя, определенные обязательства, которые не всегда хотелось выполнять. Спорить с Беннигсеном? О нет! В известные времена каждый бы поостерегся.

Бенкендорф хорошо помнил мать. Ее живой образ стоял перед глазами. Он так свыкся с ее именем, вывезенным из Монбельяра, с ее положением ближайшей наперсницы императрицы, с драматической судьбой, исковерканной покойным императором, что принимал покровительство названой матери без униженности и придворного лицемерия, всегда внимательно выслушивая часто неприятные и подробные наставления.

— Александр, ты едешь на войну, пожалуйста, будь осторожен с черноокими красавицами, — напутствовала императрица, когда узнала, что он поступил в отряд охотников к князю Цицианову.

Когда он получил назначение в Париж, императрица снова предупредила его:

— Смотри, Александр, я не хотела бы получать дурные вести.

Но он, конечно, подводил названую мать. История с мадемуазель Жорж расстроила ее, а долги, о которых так долго потом судачили в эмигрантских кругах, удручили. Денег Бенкендорф потратил уйму!

— Ты слишком красив, Александр, и даешь женщинам много власти над собой.

О счетах парижских кредиторов она, однако, не обмолвилась и словом. Позднее ходили слухи, что он и сбежал от займов. Истинную причину внезапного отъезда из посольства Бенкендорф скрывал.

Вообще, Мария Федоровна много времени уделяла потомству Тилли. Когда младшую сестру Бенкендорфа Доротею определили в Смольный монастырь, императрица приезжала туда чуть ли не каждую неделю. Иезуит аббат Николя раз в месяц докладывал ее конфиденту Плещееву о занятиях братьев. Константин нередко хворал, и Мария Федоровна посылала в пансион личного врача.

Она сама сосватала Доротею, предназначив ей в супруги военного министра князя Христофора Ливена, юношу двадцати двух лет. В России — ни до, ни после — никогда должность военного министра не занимал человек в столь нежном возрасте. И он оказался мужем Доротеи, которая позднее приняла русское имя Дарья. Имя Доротеи напоминало Марии Федоровне родной Монбельяр, дворец в Этюпе и мать. А сколько она возилась с другой дочерью Тилли — своей тезкой Марией!

Братья Бенкендорфы мальчишками в Байрейте принесли клятву в пожизненной дружбе великим князьям Александру и Константину, внукам Екатерины Великой. Она предназначала всем четверым славную дружбу и тесный союз. Судьба распорядилась немного иначе. Ничто не шло Александру фон Бенкендорфу в руки просто так. Служба набила ему холку.

Обвал деревянной галереи в Закрете, неразрывно связанный с вторжением наполеоновских когорт, ранний вызов в главную квартиру и приказ Барклая-де-Толли состоять при нем в ожидании скорого повеления государя вызвали отрывистую череду воспоминаний. Он сумел бы разобраться в них, не позволяя взять верх над собой. Служба требовала полной отдачи. Всегда быть под рукой у начальства в нужном месте и в нужный час. Павловская выучка действовала безотказно. Ногу в стремя — и вперед!

На зачинающего Бог!

Повеление государя прислали в главную квартиру внезапно, хотя его и ожидали. Выполнить повеление было не просто. Князь Петр Багратион стоял со второй армией у Волковыска почти в ста верстах от левого фланга первой армии Барклая-де-Толли. Сто верст для такого кавалериста, как Бенкендорф, задачка не трудная, если бы не французские разъезды. Бенкендорфу не терпелось встретиться со старым товарищем графом Михаилом Воронцовым, с которым он в иные годы переписывался чуть ли не ежедневно. Ни с одним из друзей Бенкендорф не был так откровенен, да и Воронцов делился с ним и сердечными тайнами, и обстоятельствами службы. Продвигался он успешно и теперь командовал у князя Петра второй сводной гренадерской дивизией.

На сборы Бенкендорф потратил час и в сопровождении эскорта из десятка драгун и казаков, отобранных в отряде полковника Иловайского 12-го, покинул Вильну. С казаками у Бенкендорфа давно сложились особые отношения. Он ценил их за смелость и ловкость и за то, что они жалели коней. У драгун и улан конь казенное имущество, а у казака казенный только порох, остальное свое — купленное или добытое. Лейб-казакам идет государево жалованье, да поди к ним пробейся. Прием строгий, внешность имеет значение.

В разных кампаниях Бенкендорф видел, как платовские казаки дневали и ночевали на аванпостах. Он знал, как тяжела бивуачная жизнь, сколько тут опасностей и невзгод. Век казаков не долог. Или пуля французская, или сабля турецкая, а то и болезнь косой срежет. А без казаков настоящая разведка и связь трудноосуществимы. Сигнальный телеграф, который Наполеон в Европе применил впервые, — вещь полезная, но казак надежней, из двух один всегда доберется. Казак справнее фельдъегеря. В условиях войны — вдвойне. Вообще один казак — это два, а то и три солдата. Матвей Иванович приводил с Дона уже обученных, добротно экипированных воинов. При Потемкине и Орловых казаков не очень жаловали, относились с ним с опаской, а при покойном императоре Платов начал выдвигаться. Граф Румянцев-Задунайский и князь Суворов казаков привечали, хотя предпочитали гренадер и драгун.

Бонапарт казаков ненавидел и отзывался о них с презрением. Польских советчиков своих, предлагавших ему использовать казачьи соединения против России, не слушал, правда, какие-то планы насчет Дона вынашивал, интересовался Пугачевым, особенно причинами волнений.

— Они потомки готов, а не скифов, — утверждал он, — они не русские. Они даже не славяне. Вот откуда у них столько вольнолюбия.