Читать книгу "Играющая в го - Шань Са"

Через несколько минут она снова появилась, одетая в пурпурную юкату. Шелк черных, как смоль, волос выделялся на фоне пламенеющего шелка одежды. Она показалась мне маленькой девочкой.

Она долго сидела, положив руки на колени и глядя в пустоту, потом неожиданно произнесла:

— Обнимите меня, прошу вас.

Я неловко обхватил ее руками. Прижался щекой к ее щеке, ощутив исходивший от воротника юкаты аромат, и сердце едва не выскочило из груди.

Огненная Искорка лежала как мертвая, вытянув руки вдоль тела. Когда я раздвинул ей ноги, она нервно и сильно обвилась вокруг меня, сжав бедра, как тиски. Ее влагалище было ледяным. Мой пот смешивался с ее потом, прочерчивая на белилах лица черные дорожки. Влажные волосы девушки змеились по ее щекам, попадали мне в рот. Не в силах издать ни стона, ни крика, она напоминала придушенное животное. Я хотел было поцеловать ее, но кроваво-красные губы вызывали отвращение. Я ласкал закутанное в юкату тело. Оно было влажным и разгоряченным и, стоило мне к ней прикоснуться, тут же покрывалось мурашками. Внезапно я угадал в глубине ее черных зрачков тот же ужас, который видел в глазах осужденных на смерть перед казнью.

На меня навалилось безграничное, тяжелое уныние. Я откатился в сторону, встал на колени. Огненная Искорка спросила дрожащим голосом:

— Что с вами?

— Простите меня.

Она разразилась рыданиями:

— Умоляю вас…

Ее отчаяние погрузило меня в неописуемую печаль. В свои двадцать лет я полагал, что знаю женщин, но мне было неведомо, что за пределами мира наслаждения мужчина попадает в загадочную мрачную вселенную, где исчезает достоинство и человек уподобляется Скорбящей Душе театра но. Я решил прикрыть лицо девушки простыней, на которой мы лежали, и приподнял полу ее юкаты. В тусклом свете лампы ноги казались смертельно бледными. Длинная щель влагалища в обрамлении пушистых и мягких, как бобровый мех, волос казалась розовым шрамом. Я пытался думать о гейше, как о подобранной на улице проститутке, но так и не сумел вообразить ее той влажной пустотой, над которой должен одержать победу мой фаллос-победитель.

Я нервно и яростно мастурбировал, но справиться с заупрямившимся органом не мог. Внезапно я заметил, что Огненная Искорка лежит совершенно неподвижно, и решил, что она задохнулась.

Я приподнял простыню. Девушка беззвучно плакала.

Чтобы спасти ситуацию, я разрезал руку кинжалом и намочил своей кровью полоску белого шелка, которую должна была окрасить кровь девственницы. Незадолго до рассвета я помог девушке напудрить лицо, отдал ей окровавленную повязку, и она ушла.

35

После уроков Хун возвращается со мной к нам домой. Мы ужинаем с моими родителями, а потом закрываемся у меня в комнате, чтобы сыграть партию в шахматы.

— Я скоро выйду замуж, — объявляет она, передвигая своего слона.

— Надо же, какая хорошая новость, — отвечаю я, уверенная, что подруга шутит. — Кто твой избранник? Я его знаю?

Она не отвечает.

Я поднимаю голову.

Хун держит пешку в пальцах правой руки, а левую ладонь прижимает к щеке. Лампа освещает ее лицо, и я вижу стекающие к носу ручейки слез.

Я поражена и умоляю ее объясниться. Она разражается рыданиями.

Я смотрю на Хун, и у меня щемит сердце. С момента знакомства с Минем и Цзином дружба с ней утратила для меня свою важность. Балы меня больше не интересуют, и я отказываюсь от всех ее приглашений. Когда мы возвращаемся домой после школы, я едва слушаю ее болтовню.

— Я помолвлена.

— С кем?

Она долго молча смотрит на меня.

— С младшим сыном мэра нашего городка.

Я начинаю хохотать.

— Да откуда он взялся, этот тип? Ты никогда мне о нем не рассказывала. Почему скрывала его? Он что, твой любовник? Детьми вы играли в лошадки. Потом снова встретились в городе? Где он учится? Он хорош собой? Надеюсь, вы останетесь жить здесь. Ну же, Хун, я не понимаю, почему ты плачешь. В чем дело?

— Я никогда его не видела. Отец и мачеха все решили за меня. Я должна вернуться в деревню в конце июля.

— Только не говори, что тебе навязывают брак с человеком, которого ты даже не знаешь!

Хун рыдает все горше.

— Но это немыслимо! Как ты можешь соглашаться на подобную нелепицу? Времена изменились. Сегодня девушки больше не обязаны подчиняться родителям душой и телом.

— Мой отец написал мне… Если я откажусь, он… он… лишит меня… содержания…

— Мерзавец! Ты — не товар, не разменная монета! Ты вырвалась из когтей мачехи вовсе не для того, чтобы попасть под пяту другой деревенской мегеры, курящей трубку и накачивающейся опиумом, которая будет ненавидеть тебя лишь за то, что ты молода и образованна. Она примется унижать тебя, и ты в конце концов уподобишься ей, станешь завистливой, мрачной и злобной. У тебя появится свекр — пузатый мужик, который проводит время со шлюхами, напивается каждый вечер, а вернувшись домой, орет на жену. Мужу ты скоро наскучишь, и жизнь твоя будет протекать в огромном доме среди женщин: служанок, кухарок, содержанок твоего свекра, любовниц твоего мужа, невесток, сестер и матерей невесток. Каждая из них будет интриговать ради того, чтобы угодить мужчинам и уничтожить тебя. У тебя будут дети. Если повезет родить сына, заслужишь уважение семьи. А если будет девочка, с тобой станут обращаться, как с собаками или свиньями. Однажды тебя письмом известят о разводе, и ты станешь позором своей семьи…

— Перестань, прошу тебя… — Хун задыхается.

Я чувствую себя виноватой и бегу за мокрым полотенцем. Вытираю ей лицо, заставляю выпить чашку чая.

Постепенно Хун успокаивается.

— Я знаю, как это трудно — ослушаться отца. Раньше неподчинение родителям считалось преступлением. Сегодня это единственный способ уберечь свое счастье. Если ты лишишься отцовских денег, тебе помогут мои родители. Мы вместе поступим в университет. Ну-ка, пойдем.

Я тащу Хун за руку к маленькому шкафчику красного лака, где хранятся мои сокровища. Снимаю замок, нахожу среди книг, каллиграфических свитков и палочек для письма, хранящихся в деревянном чехле, вышитый шелковый мешочек. Развязываю его под лампой и показываю Хун драгоценности.

— Мы продадим их и заплатим за учебу.

Она снова плачет.

— Матушка тоже оставила мне в наследство драгоценности. Но отец отобрал их и подарил своей новой жене.

— Довольно хныкать. Выбирая между деньгами и свободой, не стоит колебаться ни секунды. Ну же, вытри слезы. Все, что у меня есть, — твое, перестань себя терзать.

Надвигается ночь. Хун забылась беспокойным сном.

Я лежу, слушая ветер и кошачьи шаги по крыше.

Перед глазами встает образ моей сестры, Лунной Жемчужины: у нее тоненькие, как стебли бамбука, ножки. Она с гордостью демонстрирует подарок мужа — пару шелковых молочного цвета туфелек, расшитых крошечными бабочками. Голая ступня, обутая в сияющее чудо, так же прекрасна, как рука в шелковой перчатке, украшенная кольцом с розовым кораллом. Внезапно радость сестры улетучивается. Она бледна. Волосы у нее в беспорядке. Под глазами залегли тени, у висков появились морщинки. Свет в зрачках угас, она тупо смотрит куда-то в пустоту, считает часы и молится, чтобы муж вернулся до полуночи. В ее теле, которое уже начали иссушать старость и уродство, есть нечто ужасное. Для меня Лунная Жемчужина не женщина, а увядающий цветок.