Читать книгу "Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного - Наталья Павлищева"

Мать наместника окунулась в повседневные заботы и думать забыла об обещании, данном Хуррем. Но Мустафа же не собирался уничтожать братьев, напротив, сказал, что они не существуют. Это оправдывало бездействие Махидевран.

А потом султан казнил Ибрагима-пашу, своего ближайшего друга, которому стольким обязан. Кто мог быть в этом виноват, чье это предательство? Только Хуррем. А держать слово, данное предательнице, Махидевран и вовсе не собиралась.

Маниса благословенна своим спокойствием, она в стороне от военных походов, потрясений, от персидского шаха Тахмаспа, как юго-восточные и восточные провинции, далеко от Венгрии и европейских императоров. Все войны далеко, а в Манисе мир, потому благоденствие.

Махидевран привела в порядок дворец, наладила жизнь лучше той, что была при Хафсе, когда та жила в Манисе с сыном Сулейманом, будущим султаном Османской империи. Хафсу в городе помнили и вспоминали всегда добрым словом. Хорошая была женщина, мир праху ее!

Махидевран очень старалась заслужить такую же память.

Пусть ненавистная соперница живет в Стамбуле и действует там, закон на стороне Мустафы и его матери, именно он станет султаном, скоро станет, не вечен же Сулейман. Иного не позволят ни янычары, ни муфтии, ни мудрые улемы. Обходить закон не может даже всесильный падишах, Тень Аллаха на земле, Властелин Двух миров…

А Сулейман законник, он не нарушит многовековой обычай, трон будет у Мустафы, осталось только дождаться.

Этим и жили. Все привыкли к мысли, что Мустафа станет султаном. Прежде всего, привык он сам, иначе и быть не могло, он вполне достоин. А пока нужно научиться править так, чтобы его правление было более разумным, чем у отца, учесть все ошибки и оплошности Сулеймана.

Какие? Прежде всего, никакого женского влияния, даже материнского. У женщин есть гарем, им ни к чему не только совать нос в мужские дела, но и садиться на коня в мужское седло или брать оружие в руки.

Султан решил стать своим среди европейских королей? Зачем? Не лучше ли подружиться с персидским шахом, а если с европейцами, то не французами, а близкими, например, сербами, и вместе подчинить себе все Средиземноморье?

Мустафа признавал мудрость многих решений султана, но считал их заслугой Ибрагима-паши. На успехах и ошибках учился. Вдумчиво, сознательно, учился править. Интересовался экономикой, налогами, тем, как организована торговля… Ему бы в наставники Ибрагима… вместе горы бы свернули.

Но и здесь Мустафа решил быть осторожным, никаких Ибрагимов рядом, главный визирь будет только исполнять его волю, но никак не советовать и не диктовать никаких решений.

Училась и Махидевран. Она образцово организовала жизнь гарема, помня опыт валиде и ее мудрые наставления. Каждая женщина в гареме знала свое место и не пыталась занять чужое. Все только по воле хозяина – шехзаде Мустафы.

В Стамбуле соперница тоже управляла гаремом сама, причем, как сообщали, довольно толково. Но Хуррем Махидевран не указ, пусть себе, недолго ей радоваться. Время на пользу Махидевран, оно сокращало пребывание у власти роксоланки и приближало ее собственную власть.

Махидевран изменилась, сейчас мало кто узнал бы в этой строгой и степенной женщине и молоденькую влюбленную в своего повелителя девушку, счастливо ждущую в Манисе рождения первенца, и ленивую толстуху, в которую она превратилась за несколько лет безделья в султанском гареме после рождения Мустафы, и взъяренную фурию, царапающую лицо и таскающую за косы соперницу, и зареванную несчастную тень, изгнанную с глаз султана, и даже притихшую почитательницу Яхья-эфенди.

Теперь это была полная достоинства, мудрая, степенная красавица. Женщина успокоилась, а потому и красота стала иной, той самой, которая сохраняется надолго и поражает людей даже когда волосы красавицы уже седы. Из ее глаз исчез злой блеск, Махидевран никому не завидовала, потому что знала: у нее все лучшее впереди. Взор теперь был не властным, не яростным или надменным, а лучистым и понимающим, это взор мудрой женщины.

Оказалось, что жить вдали от стамбульской суеты и ни с кем не соперничать так легко и приятно… Оставалось просто ждать и радоваться внукам.

О Махидевран говорили, что она помолодела и похорошела с тех пор, как вернулась из Стамбула. Но кто видел?

Только служанки, готовые льстить и говорить комплименты даже когда стоит посочувствовать. Да еще она сама, глядя в зеркало.

Махидевран смотрелась в него и видела женщину, которую Сулейман ни за что не променял бы на эту ведьму Хуррем! Будь она в Стамбуле вот такой – спокойной и уверенной, никогда бы не потеряла любовь Повелителя. А она сгорала от злости, от сдерживаемой ярости, от ненависти. Вместо того чтобы бороться за сердце любимого человека, боролась с соперницей. Ненависть еще никого не украшала, обида не делала привлекательной, Махидевран потеряла приязнь султана и стала ему не нужна.

Потребовались несколько лет, чтобы прийти в себя, но это случилось. И теперь из волшебного стекла на Махидевран смотрела пусть постаревшая, но очень красивая и достойная женщина. И она не сомневалась, что увидев такую Махидевран, Сулейман не сможет не откликнуться сердцем. Да, он даровал ей свободу, а вернуть в гарем свободную женщину можно только женившись на ней. Но Махидевран не ждала этого, ей только очень хотелось увидеть заинтересованный блеск в глазах Сулеймана, почувствовать прикосновение его тонких сильных пальцев к своей щеке, самой провести по волосам или орлиному носу…

Несмотря на все произошедшее, Махидевран все еще любила Сулеймана, не как султана и своего господина, а просто как мужчину. Теперь даже любовь стала иной, за султана не нужно бороться, не нужно с тревогой следить за каждым словом, каждым взглядом, не нужно ревновать, страдать от бессилия… Теперь любовь стала односторонней, принадлежала только ей, а потому могла быть любой, в том числе и счастливой.

Удивительно, но даже любить Сулеймана на расстоянии получалось лучше и легче. В мыслях он был таким, каким Махидевран хотела его видеть – нежным, внимательным, заботливым. Сулейман таким и был, но там, в Стамбуле эта нежность принадлежала не ей, а сопернице, а здесь в мыслях, в воспоминаниях – только ей.

Махидевран согласилась с сыном – не вспоминать о проклятой сопернице и ее детях вообще, словно их и нет вовсе. А своего часа просто ждать, не теряя достоинства.

…Удалось не совсем. Все те годы шли, Мустафа взрослел, многое передумал, прежде всего о том, как будет править, многое хотел бы узнать. Но не от султана, а сразу от тех, кем готовился править.

Мустафе двадцать пять – возраст, в котором стал султаном его отец.

Возможно, шехзаде и не замышлял ничего плохого, он даже хотел как лучше, хотел просто посоветоваться с санджакбеями на местах о том, что следовало бы изменить, заодно спрашивал, не слишком ли много развелось в Стамбуле иностранцев, как относиться к иноверцам, с кем следовало бы воевать, куда направить бег османских коней – на запад или на восток, с кем из соседних правителей дружить, а с кем лучше воевать…