Читать книгу "История куртизанок - Эдвин Эбботт"

Долороза приняла печальную новость со смирением и покорностью, сцен она устраивать не стала. Ради будущего материального и духовного благополучия Августина она согласилась добровольно покинуть их общий дом, в котором отныне стала лишней. Что она чувствовала, кроме мучительного горя, навсегда прощаясь с любимым Августином и своим единственным ребенком (в отличие от большинства других мужчин, расстававшихся с сожительницами, Августин решил оставить своего незаконнорожденного сына у себя)? Какие слова утешения произносила Долороза, когда говорила с Адеодатом, укладывая вещи перед разлукой?

Долороза отправилась в родную Африку одна, дав обет никогда больше не связывать жизнь с другим мужчиной. Ее отъезд разбил Августину сердце, превратив его в кровоточащую рану (по его собственным словам), и хоть неуемная похоть заставила его завести другую сожительницу в ожидании любовных утех с подраставшей будущей супругой, он никогда не оправился от удара, вызванного утратой Долорозы. Потом случилось так, что с ним говорил Бог, воспретивший Августину заниматься любовью с сожительницей и заставивший его еще раз подумать о матримониальных планах. Реакция Августина последовала незамедлительно: он дал обет безбрачия.

Мы можем предположить, что последствия разрушенной любви оказались для Августина такими же трагичными, как и для Долорозы, ведь он так и не смог оправиться от этого удара. Он расторг помолвку с юной невестой и целиком посвятил себя служению церкви, став выдающимся духовным деятелем. Но до конца дней Августин продолжал оплакивать свою утерянную возлюбленную. Их отношения вполне могли продолжаться на протяжении всей жизни, если бы Августин не испытывал отвращения к своей неуемной похоти, усугубленного его личными амбициями, которые вынудили его отречься от сожительницы, принадлежавшей к более низкому сословию.

Поскольку Августин ничего не сообщает о кончине Долорозы, можно предположить, что ее одинокая жизнь продолжалась. Впрочем, он писал лишь о собственных муках, собственных переживаниях, собственных страданиях. Августин не оставил упоминаний о том, пытался ли он что-то узнать о первой, любимой сожительнице, посылал ли ей деньги, известил ли ее о смерти шестнадцатилетнего Адеодата. А Долорозе должно было быть известно, что в 389 г. Августин вернулся в Африку, два года спустя был рукоположен в священники, ас 396 г. стал епископом Гиппона. Наверное, она чувствовала глубокое удовлетворение от того, что он, как и она, неуклонно придерживался основ христианского учения, а также потому, что Августин столь высоко поднялся по ступеням церковной иерархии.

Спустя века обращение в христианство Августина все еще ставят в заслугу Амвросию, а не той женщине, которая на протяжении пятнадцати лет убеждала его сделать этот шаг. Следовало бы воздать должное огромному вкладу любимой подруги Августина в его духовное становление, а она осталась в истории незамеченной и безымянной. Нам известно лишь то, что она была сожительницей Августина.

ГЛАВА 2. Восточные наложницы и гаремы

В странах Востока сожительство во многом напоминало брак, признавалось законом и принималось обществом. Развитие внебрачных отношений было обусловлено нежеланием мужчин довольствоваться лишь одной сексуальной партнершей и соответствовало их стремлению бахвалиться своей мужской силой и богатством, выставляя напоказ обладание другими женщинами, помимо жены. Такая узаконенная неверность могла существовать лишь в обществах, где безраздельно господствовали мужчины. Но даже при этом условии существование в отдельных семьях такого рода отношений, когда мужчина приводил в свой дом новую женщину, желая жить с ней супружеской жизнью, требовало хотя бы минимального их приспособления к потребностям как законных жен, так и наложниц. Поэтому законы, определявшие правила сожительства, были направлены на то, чтобы защитить жен от эмоционального предательства мужей, а наложниц — от возмездия со стороны эмоционально беззащитных жен. Самое важное различие между наложницами и любовницами состояло в том, что дети наложниц признавались законными.

НАЛОЖНИЦЫ В КИТАЕ{14}

«Как печально быть женщиной! Ничто на земле не ценится так дешево», — жаловался китайский поэт III в. Фу Сянь{15}.

В Древнем Китае всю жизнь женщин до мельчайших деталей строго регламентировали господствовавшие там отношения патриархата, что лишало представительниц слабого пола индивидуальности, не предоставляя им никакого выбора. С глубокой древности до современности китайские женщины неизменно находились в подчиненном положении на протяжении периодов правления всех сменявших друг друга династий. Условия жизни китаянок претерпели радикальные изменения лишь под влиянием революционных движений XX в., в результате которых старый уклад жизни был разрушен.

На протяжении двух тысячелетий духовная жизнь и социально-политическая структура китайского общества в основном определялись положениями конфуцианства — этико-политического и религиозно-философского учения, разработанного мыслителем и философом Конфуцием (551–479 гг. до н. э.). В период правления династии Хань (206–220 гг. н. э.) оно получило статус официальной идеологии. Конфуций учил, что семья составляет основу всего общества, но при этом полагал, что в интеллектуальном плане женщины неполноценны. Законы, на которые оказало влияние конфуцианство, требовали от жен подчинения мужьям, от дочерей — отцам, от вдов — сыновьям, а в целом женщины должны были быть покорны мужчинам.

Буддизм, зародившийся в Индии в VI в. до н. э., позже получил распространение и в Китае, соперничая там с конфуцианством. Буддизму не удалось разрушить устои традиционного китайского образа жизни, основывающиеся на философии Конфуция, и к IV в. эти системы сосуществовали, оказывая влияние друг на друга. Постепенно распространившийся в Китае буддизм также принижал роль женщин на том основании, что они более сладострастны, чем мужчины, и воля их слабее, чем у мужчин. И конфуцианство, и буддизм укрепляли образ жизни, при котором женщины подчинялись мужчинам, а их своенравная натура подавлялась.

Как и греки с римлянами, китайцы принимали рождение девочек без особого энтузиазма, нередко появление в семье дочерей вызывало у них недовольство. Маленькая девочка считалась лишним едоком, которого требовалось кормить, а семья ее не имела от этого никакого прока. Потом девушка выходила замуж и работала на мужа, либо ее продавали — она становилась наложницей или муи тунг, то есть рабыней, — причем нередко семья получала при этом меньше денег, чем затрачивала на то, чтобы ее вырастить. Так зачем ей было жить, этому воплощению утраченной возможности, если с того момента, как она появлялась на свет, от нее не было никакой пользы? А если девочке удавалось выжить в младенчестве, зачем было давать ей имя? Ведь она — лишь временный член семьи, и жить ей предстояло в другом месте, под крышей дома чужого мужчины. Поэтому на протяжении долгих столетий многих дочерей в Китае чаще просто нумеровали, вместо того чтобы давать им имена: «девочка номер один», «девочка номер два». Благодаря исследованиям психологов, работавших с заключенными, мы знаем, насколько подобная система деморализует человека. В Китае такое пренебрежительное игнорирование личности распространялось и на женщин, имевших имена, поскольку почти во всем остальном их положение ничем не отличалось от участи их нумерованных сестер.