Читать книгу "Подземный левиафан - Джеймс Блэйлок"

— С тебя причитается, — заявил Оскар Палчек, размахивая перед носом у молчаливого и печального Пича уворованным дневником, откуда готова была вот-вот выпасть половина листков. Джим выжидал и молчал. Взвешивая при этом все за и против принятия стороны Гила в противоборстве с Оскаром. Эта мысль приводила его в ужас. Если он промолчит, то, возможно, все утрясется само собой. Игра наскучит Оскару, и он отдаст Гилу его дневник. Джим сидел на краю тротуара перед домом Гила, машинально щипал траву с газона и, притворяясь равнодушным, рассматривал мужчину на другой стороне улицы — мистера Хасбро, — который ползал по тротуару на четвереньках и заглядывал под свой старый оранжевый «Метрополитен». Хасбро интересовал глушитель. Рядом с автомобилем на асфальте лежал новый глушитель — хромированное чудо из гнутых трубок, клепок и непонятных овальных коробок.

— Послушай-ка вот это, — крикнул ему Оскар, вовлекая в веселье.

Гил отчаянно рванулся вперед, пытаясь достать дневник, но промахнулся примерно на фут — внимательный Оскар со смешком отдернул тетрадь к себе.

— Послушай.

Оскар нарочито громко откашлялся, взмахнул свободной рукой в сторону Гила, словно защищаясь от него, и начал читать:

— «Отец ушел от нас. По-моему, он отправился к центру Земли. Почему он не взял меня с собой? Может быть, он окончательно превратился в рыбу?» — Оскар захохотал. — В рыбу! Его старик превратился в рыбу и сбежал к центру Земли! Вот балбес! Мы ищем дураков повсюду, а они среди нас! Подожди, подожди.

Гил снова бросился на него, но Оскар опять увернулся и принялся отступать за куст сирени, отмахиваясь от наседающего Гила, по лицу которого текли слезы бессилия. Гил размахнулся, пытаясь ударить мучителя в плечо, но удар получился слабым и кулак соскользнул, после чего мальчики некоторое время кружили около куста — Оскар кричал и радостно смеялся, а Гил, всхлипывая, нападал снова и снова. К удивлению и испугу Джима, следы жабр на шее Гила покраснели и пульсировали, чего Оскар в своем веселье, по счастью, не замечал.

Мистер Хасбро поднял с дороги новый глушитель и понес его к своей машине. Предмет, видный Джиму все время под разными углами, блестел на солнце и, казалось, менял форму, словно по волшебству. Натянутые в середине глушителя между двумя фарфоровыми трубками серебристые струны делали его похожим на арфу. Несколько раз Джиму показалось, что чудесное устройство словно летит по воздуху, плывет в нескольких футах над дорогой.

Забыв о страхе, Джим больше не мог удерживать себя.

— Отдай ему дневник, Оскар, — сказал он как можно тверже.

— Отдам, отдам, не беспокойся. Я просто хочу дать тебе послушать еще кое-что. Я же все равно обещал тебе дать почитать, забыл? Ты же так хотел узнать, что там написано. У самого духу не хватило украсть. Твой дядя должен поместить Гила в свой дурацкий лабиринт вместе с мышами и ящерицей. Вот послушай.

— Ничего не хочу слушать, — крикнул в ответ Джим, поднимаясь на ноги. Он еще не решил, что сделает дальше, но сидеть на траве больше не мог — ситуация требовала действий. Гил стоял неподвижно и тихо дрожал, очевидно сдавшись и решив прекратить бесполезную борьбу. С другой стороны улицы доносилось позвякивание инструментов: стук молотка, скрип гаечного ключа и сдавленная ругань мистера Хасбро, который выдернул руку из-под машины и засунул палец в рот. Хромированного чуда больше не было видно, от него остались только два сверкающих пятна: одно изумрудно-зеленое, другое — неописуемая смесь переливчатого бледно-лилового и голубого. Изумрудное сияние, казалось, растворялось в окружающем воздухе, окрашивая в свой цвет — бледной морской воды — улицу, деревья и тротуар, словно солнечный луч вдруг пронизал взметнувшийся гребень волны, так и застывшей на подъеме. В течение одной сверхъестественной и пугающей секунды Джим был уверен, что слышит в воздухе соленый запах моря — океана и водорослей, приросших к мокрым изъязвленным камням на берегу. Однако воздух был тих и недвижим. О ветре приходилось только мечтать. Мистер Хасбро выпрямился, отступил на шаг и некоторое время, подбоченясь, с видимым удовольствием рассматривал свою машину. Старый глушитель, заржавленный и со сквозными дырами размером с пятицентовик, лежал теперь на траве под камфорным деревом.

— «Сегодня я изобрел антигравитацию. Сомнений быть не может», — начал чтение Оскар Палчек, на этот раз только для себя, поскольку Джим самовольно вышел из числа благосклонно настроенной аудитории, а Гила дальше заманивать было бесполезно. — «По сути дела, это очень просто. Я нашел катушку медного провода на свалке рядом с мастерской, где чинят холодильники, еще потребовались сотня больших канцелярских скрепок и фонарик…» Вот болван-то! — заорал Оскар, желая подчеркнуть свое неверие. — Просто чокнутый. Ты чокнутый, Гил, вот ты кто. Может быть, это шутка или юмористический рассказ — а ну колись.

Вопрос был обращен к Гилу, но тот промолчал. Заметив, что Оскар начинает злиться, Джим слегка удивился. Возможно, причиной раздражения Оскара было неодобрительное отношение зрителей к его выходке.

Однако удивление Джима возросло в сотню раз, когда на его глазах мистер Хасбро, тщательно вытерев руки голубой тряпкой, привычно скользнул за рулевое колесо своего «Метрополитена», запустил мотор, дал ему время прогреться — и легко взмыл в небо. Маленький «Метрополитен» блеснул в лучах полуденного солнца и взял курс на голливудские холмы, похожий на пузатую оранжевую рыбку — пожалуй, на огромного гарибальди, — спешащую в тень подводной пещеры. Через мгновение автомобильчик превратился в едва заметное пятнышко на фоне серо-голубых небес.

У Джима закружилась голова. Он указал трясущимся пальцем вслед исчезнувшему «Метрополитену», сумев выдавить из себя единственное слово.

— Посмотрите, — прохрипел он.

Оскар, заметив выражение лица Джима, резко обернулся, но не увидел ничего, кроме ржавого старого глушителя на пожухлой траве под деревом.

— Во дурак, — протянул он и длинно сплюнул сквозь дыру между передними зубами. — Ты такой же дурак, как и твой дружок.

Сказав так, Оскар с силой захлопнул дневник Гила, презрительно бросил его на асфальт, повернулся и пошел прочь, крутя головой. Книжечка дневника упала ребром и раскрылась, из нее вылетело с полдюжины страниц и весело припустилось по улице, словно в погоню за Оскаром. Джим настиг беглянок, подобрал дневник с асфальта и подал Гилу. Тот сидел словно в трансе, не замечая протянутой тетрадки. Джим испытал сильный соблазн открыть ее и прочитать несколько страниц — или запихнуть выпавшие листки под рубашку и унести домой. Но он не сделал ни того, ни другого. Он присел на траву рядом с другом, сделав вид, будто молчание меж ними имеет некое значение, и принялся смотреть на полосу темных, бурно клубящихся облаков, тянущихся со стороны гор Сан-Гейбриел.

На востоке небо пронизала молния — яркая изломанная узкая полоска лизнула вершины холмов, словно язык электрической змеи. Темная завеса дождя приближалась ровной стеной, подсвеченная вспышками молний, а вдоль улицы, хотя небо над головой еще было ясным, разносился грохот катящихся по скальному склону камней — эхо далекой бури, принесенное могучим ветром. И примерно за минуту до того, как на теплый асфальт упали первые капли дождя, а в воздухе над мостовой и тротуарами разлился острый, изумительный запах озона, над крышами домов торопливо проехал на велосипеде человек, бешено работавший педалями, словно именно быстрота вращения колес удерживала его в воздухе. Не в силах вымолвить ни слова, Джим проследил за тем, как летающий велосипед и его странно знакомый пассажир приблизились к нему и Гилу, затем проплыли у них над головами, над трубой дома Хасбро, над провисшими телефонными проводами и исчезли в небе, в темной стене дождя, которая обрушилась из разверзшихся небес и почти полностью закрыла собой улицу, заслонила весь мир. Джим торопливо запихнул дневник Гила под куртку, ошалело прокручивая в памяти фрагменты невероятного полета машины Хасбро, вспоминая отчаянно крутящего педали презревшего гравитацию — презревшего здравый смысл — Ройкрофта Сквайрса. Но почему именно Ройкрофт Сквайрс? Джим вспомнил выражение глаз отца, когда тот следил из окна за вооруженным косилкой Ямото, его непоколебимую убежденность, что «теперь все становится ясно». Неужели отец был прав? Или, может быть, совсем наоборот — ужасно заблуждался? Может быть, он заразился от отца сумасшествием?