Читать книгу "Последняя бригада - Морис Дрюон"

— Ну… знаешь, между друзьями…

— Ну да, друзья… — пробормотала Мария. Она покорно встала, прибрала постель и оделась. Это слово, «друзья», яснее ясного напомнило ей, что ему всего двадцать лет.

Шарль-Арман, прислонившись к стене, ждал момента, когда она начнет пудриться. Ну вот… Она долго возилась, открывая пудреницу. Зачем набирать на пуховку столько пудры, чтобы потом ее стряхивать?

Она сдула с пуховки маленькое розовое облачко… Потом подняла глаза, увидела выражение лица Шарля-Армана и выронила пудреницу. Зеркальце разбилось.

Он собрался что-то сказать, но она протянула руку и закрыла ему рот ладонью.

Несколькими минутами позже, уже на улице, Шарль-Арман произнес:

— Пойдем, я покажу тебе старый дворик, очень красивый.

Они прошли под арку. Во дворике было тихо и прохладно, посередине виднелся увитый плющом колодец.

Часы на здании церкви стали отбивать шесть. Мария подумала, что уедет, так ничего и не рассказав. Шарль-Арман, подняв голову, любовался высокими окнами.

— Шарль-Арман! У меня будет ребенок.

— Что ты сказала? — глухо отозвался он, резко обернувшись.

Она не ответила: он все прекрасно слышал.

— Ты уверена? — спросил он и, сразу же поняв всю нелепость вопроса, добавил: — Я огорчен.

Мария прислонилась к стене, перед глазами все поплыло. Она была готова к чему угодно — и к худшему, и к лучшему, — но только не к этому. Не к этим двум словам, которые все еще звенели у нее в ушах. Шарль-Арман мог вспылить, испугаться, встретить новость упреками или циничным замечанием. Она бы все поняла. А он… он просто огорчен. Как бесхитростно и как безжалостно.

Часы закончили отбивать шесть.

Шарль-Арман ответил чисто рефлекторно. Так отдергивают руку от огня раньше, чем мозг успевает осознать опасность.

Он мысленно повторил ее слова: «Шарль-Арман, у меня будет ребенок», — и только тогда до него дошло.

На втором этаже заскрипели оконные ставни, и раздался старушечий голос:

— Ну конечно, унтер-офицер!

Они быстро выскочили из дворика, словно застигнутые за чем-то недостойным. Когда они миновали сводчатую арку, у Марии вырвался не то смех, не то рыдание. Шарль-Арман увидел, как дергались ее плечи под светлым платьем. А когда они вышли на улицу, она залилась неудержимым, срывающимся на визг смехом и хохотала как сумасшедшая, не в силах идти дальше.

— Ну перестань, возьми себя в руки, прошу тебя! — приговаривал Шарль-Арман.

Мария постепенно успокоилась и прекратила смеяться. Они молча двинулись дальше.

Лицо Шарля-Армана стало серьезным и сосредоточенным.

—   Шарль-Арман, ты так ничего и не сказал… — прошептала Мария чуть слышно, и в ее голосе слышались тревога и мольба.

—   Обещаю тебе, Мария, что в первое же увольнение поговорю об этом с отцом. Клянусь тебе.

Она чуть приподняла плечи. Да, для него драмой была необходимость все сказать отцу. И в этой драме она была на последнем месте, ей отводилась эпизодическая роль. Она могла стать причиной социальных, религиозных или финансовых неприятностей, а ее любовь и она сама отходили на второй план. Это было настолько жестоко, что она вздрогнула от возмущения. Ей выпало счастье быть любовницей Шарля-Армана, и теперь за это надо платить. Она старше его, и она заплатит сама. Напрасно она ему сказала. Теперь наверняка последует унизительный чек на оплату пребывания в клинике и на дальнейшее содержание ребенка, и этот унизительный чек ее, без сомнения, заставят принять. Что ж, по крайней мере, материальные проблемы будут решены. Теперь ей нужно только одно: она должна быть уверена, что он ни одного дня не будет думать о ней с безразличием или со злобой.

Мария взяла его за руку. Шарль-Арман осторожно высвободился:

— Извини, но я в военной форме.

3

Бобби обычно всегда опаздывал на свидания. Однако в этот день он явился на улицу Сен-Пьер заранее, как будто тогда Элен тоже приедет пораньше. За все шесть месяцев их знакомства ему еще никогда так сильно не хотелось ее увидеть. И за все шесть месяцев он, пожалуй, никогда так долго не соблюдал воздержание. Бобби растянулся на кровати, зажег сигарету и тут же вскочил. Он подошел к маленькой фисгармонии, но смог извлечь из нее только несколько сиплых звуков. Под ногой раздался хруст стекла, и это навело его на мысль разукрасить стекло звездочками. Под рукой как раз был кусочек мыла. Элен все не шла.

Тогда он бросил мыло на туалетный столик, вытащил из кармана карандаш и лист бумаги и принялся рисовать. Ему хотелось набросать портрет Элен, и первые же штрихи, изобразившие густую волну волос, изгиб бровей и очертания подбородка, показались ему очень удачными. Но он сразу отложил рисунок. У Элен не было таких плоских и холодных губ, у Элен были блестящие, полные губы, прекрасно очерченные и нежные. Она была готова в любую минуту улыбнуться во весь рот или рассмеяться, даже когда она дулась. Бобби смял листок бумаги и задумался. Элен… Простодушная фантазерка, принимающая жизнь такой, как она есть. Никаких сожалений, никаких планов на будущее, никаких истерических сцен. То мгновение, которое она в данный момент проживала, всегда было для нее самым радостным.

Послышался шум остановившейся у дома машины, затем лязг замка входной двери и спустя несколько секунд тихий стук.

— Входи!

В комнату вихрем ворвался Месье и запрыгал у ног Бобби.

На Элен был темный костюм и вуаль, рука все еще забинтована.

— Вот это да! В первый раз вижу тебя под вуалью, — удивился Бобби. — Это чтобы мне еще больше хотелось тебя обнять?

Он протянул руки.

— Нет, Бобби, сначала я должна тебе сказать!

—   Скажешь все, что захочешь, но после.

Бобби притянул ее к себе.

—   Нет, прошу тебя, подожди, — повторила она.

Осторожно, нежно он двумя руками приподнял вуаль и так резко отпрянул, что почувствовал боль в затылке.

— Кошмар, правда? — спросила Элен.

Бобби даже не пытался скрыть охвативший его ужас. Увидеть так близко это… этот глубокий шрам, разрезавший ноздрю, и вспухшую, раздвоенную губу с оставшимися синеватыми точками от иглы хирурга!

Элен больше не пряталась. Она сняла вуаль и шляпку. Нос тоже был изуродован.

Когда Бобби поднял Элен с кучи гравия и отнес на ближайшую ферму, он еще не сознавал случившегося. Даже струившаяся по его пальцам кровь ни о чем ему не сказала.

А теперь холод сковал грудь и ноги. Он заставил себя отвернуться.

— Да уж, хорошего мало, — с трудом выдавил он. Бобби подошел к окну и увидел внизу машину, тоже всю в шрамах, с еще не перекрашенным крылом.

— Бобби, прости меня, — прошептала Элен.